Лев Долгопольский - Прошедшие лабиринт [СИ]

— А чего Колька тут враки сочиняет? — наябедничал Денис.

— Ничего не враки! — возразил Колька. — Помнишь, у Гришки была заграничная монета?

Марина, разумеется, не стала выслушивать историю о Гришкиной монете. Прикрикнув на детей и потребовав от них вести себя потише, она вернулась к гостям. Но Прохорова эта история почему-то заинтересовала, и он стал прислушиваться к разговору за стеной, благо дети болтали достаточно громко.

Из рассказов Кольки выходило, что его одноклассник Генка, переболев ветрянкой, вдруг резко поумнел и смог в кратчайший срок выучить чуть ли не все на свете. За несколько дней он буквально разорил товарищей, предлагая и выигрывая всевозможные споры. Потом, когда никто уже не хотел заключать с ним пари, Генка пошел ва-банк. Он предложил Гришке поспорить на ту самую монету (о ней было сказано, что не только дети, но и никто из взрослых не мог определить ее происхождение и достоинство), что учительница математики вызовет его сегодня к доске и поставит пятерку, так ничего и не спросив. В случае поражения Генка обещал отдать все, что выспорил у ребят в последнее время.

Гришка, конечно же, не сомневался в том, что учительница математики непременно вызовет Генку. Пятерка по математике тоже особых сомнений не вызывала — в том, что внезапно поумневший Генка сможет ответить на любой вопрос, уже никто не сомневался. Но пятерка, поставленная ни за что — это было слишком даже для Генки. Гришка решил, что он ничем не рискует. И проиграл.

Описывая эту Генкину пятерку, Колька разыграл небольшой моноспектакль, представляя попеременно то Генку, то учительницу, то ребят. Он показал, как учительница вошла в класс, и как она вызвала Генку, как тот вышел к доске и вытаращил глаза на «математичку», после чего та и заявила, что не намерена терять время на задачу, а сразу же поставит Генке пятерку…

Колька говорил так убежденно и рожи корчил так натурально, что ему поверил даже Денис. О Прохорове и говорить нечего — он-то с самого начала понял, что ребенок не фантазирует. Пересев поближе к стенке и стараясь не обращать на себя внимания компании, он внимательно слушал Колькин рассказ. И вывод напрашивался только один — опять парацельсий. Вывод казался абсурдным — откуда у Генки парацельсий? Меренков ему дал? Это исключено, не будет же Сергей и в самом деле испытывать свой препарат на детях… Что же тогда? Каким образом этот балбес вдруг стал Гипнотиком, обретя заодно и некоторые способности Мнемоника? Забрался тайком в лабораторию? Ну, это вообще ни в какие ворота не лезет. Кто бы его туда пустил? Хотя нет, стоп… О каком это мальчишке говорил тогда Николай Сергеевич? А ведь это было в тот самый день, когда в институте обнаружили крыс…

Прохоров старательно восстанавливал в памяти события того дня. Нет, никакого мальчишки он тогда не заметил. Все было в порядке где-то до половины двенадцатого, потом появилась первая крыса, затем, спустя около получаса — вторая… Вот тогда-то Николай Сергеевич и вспомнил, что утром он видел какого-то стриженого мальчишку. Тогда еще думали, что это мальчишка принес крыс в институт. Выходит, он забрался в лабораторию и попробовал парацельсий… Впрочем, с чего бы это? Не дурак же он, в конце концов, чтобы вот так вот взять да и отхлебнуть из пробирки. Должен же он все-таки понимать, что там, в пробирках, не морс и не компот… «Надо бы поговорить с этим Генкой, Общество, конечно, тоже им заинтересуется…»

Тут он снова вспомнил свой первый день в школе Адептов. Вспомнил, как он шел туда с дядей Левой, не подозревая, что ему не позволят вернуться обратно. Теперь и он, в свою очередь, отведет Генку по этому пути — туда, откуда ему уже не будет дороги назад.

Прохоров вздрогнул. Неужели ему суждено продолжить эту зловещую традицию? Неужели это затхлое, пыльное Общество погубит Генкину жизнь так же, как они когда-то загубили и его? Причем погубит с его помощью… Нет, он в этом участвовать не будет. Генка и так уже навсегда искалечен Преображением; обретенные им способности станут со временем его проклятьем. Но им же и этого мало. Вместо того, чтобы помочь несчастному ребенку, они заберут его к себе в Цитадель, начнут исследовать, разлучат с родителями и друзьями… Нет, он им в этом не помощник!

Да, заварил кашу этот Генка. И все-таки, — решил Прохоров, — надо будет его предупредить, чтобы не лез на рожон и не спешил демонстрировать свои способности, не то живо очутится в Цитадели. И чтобы не вздумал больше никого гипнотизировать. Тоже мне, Вольф Мессинг выискался!

— Вася, что с тобой? — услышал Прохоров голос супруги, не на шутку испугавшейся при виде его исказившегося лица.

— Анечка, все в порядке. Я просто устал. Пошли домой?

— Как же Генка попал в институт? Кто его привел? — ломал голову Прохоров, вышагивая рядом с женой по дороге к дому. — Ну ладно, кто привел, может быть, и не так важно сейчас, чей-нибудь сын или младший брат. Выясню вот его фамилию…

Фамилию узнать было просто. Еще в гостях, пока жена извинялась перед хозяевами за ранний уход, Прохоров зашел в туалет, где ему никто не мешал сосредоточиться, и через две стенки вгляделся в детскую комнату. Ему повезло — дневник ученика 5 «В» класса 11 школы Николая Мартынушкина валялся прямо на столе. А в школе есть классный журнал, где записана и фамилия, и домашний адрес, и данные о родителях.

Или может, завтра с утра подкараулить Генку у школы? Одиннадцатая совсем рядом, два квартала от института… Прохоров вдруг усмехнулся, вспомнив, как Меренков уверял, что отнес крыс в сорок пятую школу. Такой школы в Подольске не было — в обязанности Наблюдателей входило, в частности, и подыскивать кандидатов в Адепты, так что все школы, сады, ясли и детские клубы Прохоров знал наизусть. Правда, ни одного Адепта он так и не нашел — ну не было в Подольске талантов, что поделаешь…

Значит, кто-то в прошлый вторник утром привел Генку в институт. А что делал утром Меренков? Тогда Прохоров еще не наблюдал за ним. Общую хронологию он восстановил — синтез Сергей проводил наверняка в те выходные, в понедельник днем ездил в Москву за крысами, тогда же дал им парацельсий, в институт уже, видимо, не возвращался — по крайней мере, до восьми вечера его там не было — отвез крыс домой, а утром притащил их на работу — не хотел, очевидно, оставлять без присмотра. Правда, сам Прохоров крыс утром не видел — так и не приглядывался ведь, занятий у него в тот день не было, как пришел, сразу занялся рогаликами. А вот у Меренкова была вторая пара, это точно! Лабораторию он обязан был закрыть на ключ, но в угаре своего успеха мог обо всем забыть… И тут Генка. Наверняка и крыс он выпустил. Кстати, вот и объяснение: обнаружил клетку с крысами, случайно открыл, испугался, заметался по лаборатории, может, поймать их пытался, перевернул пробирку или колбу — что там у Меренкова было — парацельсий выплеснулся в аквариум…