Александр Шейнин - Пропавшее ущелье

Полынов опустился в кресло, жестом пригласил молодого человека сесть напротив себя.

— Михаил Георгиевич, — начал хозяин, — нам нужно о многом поговорить… Но я не хотел, чтобы при этом присутствовал сын, и вы, надеюсь, поймете меня. Тридцать семь лет, или (он взглянул на рукописный календарь над столом) 13 538 дней («Вот откуда эта цифра, которую назвал вчера Павлик!» — промелькнуло в голове у Щербакова) я нахожусь здесь, оторванный от остального мира.

— Но почему? — не вытерпев, спросил Михаил.

Полынов помедлил с ответом и сказал:

— От вас правды я не буду скрывать. Узнайте лучше сразу все… Выхода отсюда нет.

— Как нет?! — ужаснулся Щербаков.

— Выхода нет, — повторил Александр Иванович с грустью в голосе. — Мы в каменном мешке. Горы разрешили мне когда-то пройти сюда, открыли одну из своих тайн, но это была ловушка, я попался в нее и не один, как видите.

Голос старого врача дрогнул, видно было, что ему трудно говорить на эту тему.

Щербаков молчал, подавленный услышанным.

— Я знаю, вы не хотите согласиться, — продолжал Полынов, — вы внутренне не хотите смириться с этим, как многие годы не хотел смириться и я… Но тридцать семь лет, проведенных мною здесь, сделали свое дело. Вы первый человек, который пришел оттуда. — Полынов указал рукой вверх. — Я не знаю, как вам удалось спуститься с гор, но подняться туда… Простите меня, милостивый государь, что я отнимаю у вас надежду… Сын мой почти ничего не знает, кроме этого ущелья, и потому относительно счастлив.

В комнате воцарилось тягостное молчание.

Первым нарушил его Полынов.

— Будьте мужественны, может быть, и случится еще чудо… — говорил старик. — Вы намного моложе меня, вам можно верить. Но пусть этот разговор останется между нами, обещайте мне… Дорого иногда приходится расплачиваться детям за ошибки отцов…

Михаилу стало жаль человека, сидящего напротив него с опущенной головой.

— У вас есть семья? — снова заговорил Полынов.

— Нет.

— Родители?

— Никого нет. Они погибли во время войны.

— Войны? — удивленно переспросил Александр Иванович. — Простите, сколько же вам лет?

— Исполнилось двадцать семь.

Старый врач что-то высчитал.

— Неужели война продолжалась больше десяти лет? — удивился он.

Щербаков понял Полынова.

— Вы говорите о войне 1914 года. Но была еще вторая война, — пояснил он.

— Вторая?

— Да. И тоже с Германией.

— Значит, первая окончилась ничем?

Михаил улыбнулся и ответил:

— Я бы этого не сказал. Для многих она окончилась плачевно, так же, как и вторая война…

Щербаков поведал Полынову о том, что произошло на земле за тридцать семь лет: о революции в России, о Ленине, и партии большевиков, о строительстве новой жизни в Советской России, второй мировой войне, победе над германским фашизмом и нынешней жизни Советского Союза. Полынов слушал, как зачарованный.

Когда Щербаков замолчал, Александр Иванович вскочил, принялся взволнованно ходить по кабинету.

— Боже мой, — несколько раз повторил он, — боже мой…

Потом Полынов подбежал к столу.

— Значит, трудился я не напрасно, — почти крикнул он. — Милостивый государь, — торжественным тоном обратился Александр Иванович к Щербакову, беря со стола большую стопу исписанной бумаги, — вот здесь результат моего многолетнего труда и мои записи, говорящие о богатствах ущелья. Вам, человеку сегодняшней России, я отдаю все это. В своих работах я высказал немало, как мне кажется, полезного для медицины, для геологии, для всех людей.

Забывшись, Полынов говорил и говорил, как может говорить, должно быть, человек, истомившийся по интересному собеседнику. Михаил хорошо понимал старика, столько лет не видевшего никого, кроме своего сына!.. Александр Иванович говорил о редких металлах и проблемах долголетия, все занимавшей его: коснувшись этой темы, он горячо сказал:

— Природой дано человеку жить минимум двести лет! Не думайте, что это бред выжившего из ума врача. Человек должен столько жить, я это доказываю, вот тут, в своих трудах.

Полынов показал Щербакову и другие записи — об ущелье и его великих богатствах.

Старый врач как-то сразу оборвал рассказ, вернувшись, очевидно, к действительности. Глаза, только что сиявшие огнем, потухли. Он обернулся к столу, положил на него рукописи. И тогда Щербаков спросил:

— Александр Иванович, что же случилось, почему из ущелья нет выхода?

Вернулся Павел. Он рассказал отцу о выполненном поручении по хозяйству. Постояв немного, молодой Полынов отправился спать.

Полынов поднял на Михаила глаза. Лицо его приняло строгое выражение. То, что рассказал затем Александр Иванович, глубоко взволновало и опечалило Щербакова.

…Первые два года молодая чета Полыновых прожила в ущелье вполне счастливо. Они даже не замечали, как летели дни. Оба были поглощены хлопотами по устройству дома, который Александр Иванович строил сам. На третий год Полынов стал замечать, что молодая женщина затосковала. Правда, она ничего не говорила, никогда ему не жаловалась, но Александр Иванович так любил и так хорошо знал жену, что ему нетрудно было угадать ее душевное состояние.

Да и сам он словно раздвоился. Ему было хорошо здесь. Рядом с любимым человеком он мог спокойно работать, перечитывать захваченные с собой книги. Необыкновенный климат ущелья — мягкий, не знающий резких перемен температуры, отлично способствовал укреплению здоровья. А порой Александр Иванович испытывал пустоту. Мысли его все чаще возвращались к родному городу, к людям, которых он оставил.

И Полынов понял, что надо возвращаться, понял, что укрывшись в ущелье, уйдя от жизни, от народа, он совершил тяжкую ошибку. Александр Иванович решил, что летом, когда на перевале растает снег, они двинутся в обратный путь.

Полынов поделился своими соображениями с Марией Афанасьевной. Молодая женщина пытливо посмотрела на мужа:

— Ты этого хочешь не только ради меня?

— Нет, это и мое желание. Я не слабый, чтобы сдаваться и уходить от жизненных невзгод и борьбы. Если хочешь знать, я не могу простить себе того, что сделал. Человек вне народа ничего не представляет.

И добавил ласково:

— Тем более, что рядом со мной есть ты, не боящаяся невзгод, неизбежно связанных с борьбой.

Ему захотелось поделиться с женой самыми сокровенными мыслями.

— Да, я хочу бороться, — продолжал Александр Иванович. — Я знаю, что это будет нелегко, но я готов. Я имею в виду не только медицинскую деятельность, мы не можем спокойно наблюдать, когда войны уносят миллионы цветущих жизней, когда голод, болезни, изнурительный труд преждевременно сводит человека в могилу. Нельзя, чтобы богатства и все блага жизни принадлежали ничтожной кучке людей, а остальные лишь имели право на них работать и умирать. Все это вопиющая несправедливость, и я хочу об этом открыто говорить.