Алексей Кудашев - Ледяной остров

Но вот улыбающееся лицо Трофимова неожиданно потускнело, подобно солнечной лужайке, когда внезапно набежавшая тучка закроет солнце, — Алексей Петрович вспомнил день своего возвращения из Москвы и случайную встречу с Ольгой и Родионовым, плечом к плечу идущими по улице. Трофимов схватил последнюю пачку бумаг, комкая, сунул их в переполненный ящик и, не оглядываясь, вышел из кабинета.

…Промысел Белые камни находился на берегу моря, в двенадцати километрах к северо-востоку от Приморска. Машина Трофимова, миновав северо-восточную часть города, вырвалась на асфальтированное шоссе, которое то извивалось по всхолмленной местности, то после неожиданного поворота выходило к морю.

Ольгу, сидевшую рядом с Трофимовым, радовало все. Справа расстилалась голубая гладь бескрайного моря. В прибрежной полосе то там, то здесь, на свайных островках, соединенных с берегом эстакадами, кое-где еще стояли стальные вышки. Издали они казались игрушечными, хотя в действительности это были гиганты высотой с пятнадцатиэтажный дом. От берега в сторону солнца, в бескрайную даль горизонта, уходила ослепительно серебристая полоса. Белоснежные чайки скользили над морем, высматривая добычу. Время от времени они стремглав падали вниз, в воду, и вновь взмывали кверху. Слева и впереди зеленели буйной растительностью холмы и долины: фруктовые сады и виноградники перемежались с огородами и рощами; аккуратные белостенные поселки сменялись группами резервуаров, зданиями компрессорных, насосных и других служебных помещений; вдоль шоссе мелькали многочисленные «елки» фонтанной арматуры нефтяных скважин, — это была промысловая площадь.

Ольга Петровна, глядя на всю эту картину, вспомнила день, когда она, окончив институт, приехала в Приморск. Так же, как и сегодня, она ехала тогда из Приморска на этот старый промысел, Белые камни, куда была назначена заведующей промысловой лабораторией. Она сидела тогда на чемодане в кузове попутного грузовичка, жадно всматриваясь в непривычную для глаз картину Приморских промыслов. Машина тряслась по неровному булыжному шоссе, облако коричневой пыли, поднимаемой грузовиком, уплывало в сторону и садилось на чахлый придорожный бурьян. А кругом стояли пропитанные нефтью и припудренные пылью вышки. Рыжеватая голая земля поблескивала черными лужами. Нефтью были пропитаны и промысловые постройки. Прилипший к их стенам толстый слой пыли придавал им неопрятный вид.

Теперь ничего этого нет. Вид промыслов стал неузнаваем. И все это сделано человеческими руками за последние три года.

Ей вспомнились те дни, когда вое население Приморска и прилегающих к нему поселков очищало эту территорию, сносило вышки, а на очищенные площади по проложенным трубопроводам качали жидкую глинистую массу и разливали ее по поверхности, а после по тем же трубопроводам подавали и разливали поверх глинистого слоя гидромассу чернозема. Миллионы кубометров плодородной земли были перекачаны из Чернореченской долины. И вот обновленная земля покрылась фруктовыми садами, переселенными сюда из горных районов, рощами, парками, огородами.

Все это стало возможным благодаря новой технике, в разработку и внедрение которой так много энергии вложил и он, Трофимов.

Она вспомнила и первую встречу с ним. Это было в его кабинете.

Робко постучав в дверь и не услышав разрешения войти, она тихо переступила порог. Она не сразу увидела его. Трофимов стоял у окна, опершись рукой на раму, и задумчиво глядел куда-то вдаль. Он стоял к ней в профиль, и первое, что бросилось ей в глаза, был розоватый шрам на его левой щеке.

— К вам можно? — спросила она, невольно залюбовавшись его высокой стройной фигурой.

Он ничего не ответил, продолжая стоять в том же положении, и ей пришлось повторить вопрос.

— Ах, да, входите, — как-то безразлично сказал он и прошел за письменный стол, не предлагая ей сесть.

Сам он также не сел. Так они и стояли друг против друга. Безучастно он выслушал ее просьбу. Выражение его лица и грустных глаз за все время разговора ни разу не изменилось. Казалось, он не слышал ее и не понимал, чего она хочет, и ей приходилось повторять свои слова.

«Какой молодой, а уже главный инженер объединения. Только какой-то странный», — подумала она. Лишь после она узнала, что всего за несколько дней до их разговора он похоронил отца.

Больше таким Ольга никогда его не видела.

Так они ехали молча, погруженные каждый в свои думы. Наконец Алексей Петрович нарушил молчание.

— Вам нравится Приморск, Ольга Петровна?

— Сейчас да.

— А раньше? — на секунду Трофимов повернул лицо к Ольге, и их глаза встретились.

— Не знаю, — тихо ответила она, опуская ресницы.

Алексей Петрович почувствовал, как что-то радостное шевельнулось в груди. И он весело сказал:

— А мне всегда нравился. Вот я люблю Москву. Я полюбил ее, когда учился там в институте. Но все равно, когда из Москвы возвращаюсь в Приморск, каждый раз переживаю особое, приятное чувство. И если бы мне пришлось сейчас уехать надолго из Приморска, я стал бы скучать…

Он чуть было не добавил: «по вас», но удержался.

— И я бы тоже не могла сейчас уехать из Приморска, — голос Ольги стал еще более тихим.

— Даже в Москву?

— Может быть, даже в Москву.

Ольга долго смотрела куда-то в сторону. Потом спросила:

— Алексей Петрович, скажите, зачем вы тогда у Штанько настояли на выполнении заказа на последние две колонки? Ведь вы знали, что я не права.

Алексей Петрович, как бы собираясь с мыслями, не сразу ответил:

— Нет, не прав был я.

— Неправда! Вы тогда правильно сказали, что я могу еще работать на старых колонках. Если бы даже не было старых колонок, то трех новых нам бы тоже хватило, — мы могли работать в две смены.

— И все-таки не прав был я, — твердо сказал Трофимов.

— Как так?

— Видите ли, Ольга Петровна, каждый человек должен верить в свое дело. А если он в него верит, то оно для него самое главное. А я пытался уверить вас, что самое главное — мое, хотел подорвать вашу веру в свое дело. И вы правильно сделали, что стали отстаивать интересы лаборатории. А иначе, что могло получиться? В тот день вы бы отказались от своих колонок, на другой день — от реактивов и еще от многого другого. Лаборатория работала бы с каждым днем хуже, а вы бы утешали себя тем, что все это ничего, есть, мол, дела поважнее. А раз ваше дело неважное, то стоит ли для него так стараться. И развалилась бы лаборатория окончательно.

— Уж очень мрачную картину вы нарисовали, Алексей Петрович, — засмеялась Ольга.

— Скажите, Ольга Петровна, верите вы в морскую нефть, в то, что мы ее добудем?

Лицо Кирилловой сразу помрачнело. Помолчав, она ответила: