Алексей Кудашев - Ледяной остров

Немецкие мины рвали землю. Автоматные очереди заглушались сплошным грохотом разрывов. Могильная чернота осенней ночи разрывалась лишь яркими вспышками и мертвящим блеском осветительных ракет. В этом крошеве темноты, света и черных фонтанов земли по перепаханному снарядами и минами полю, прижимаясь к сырой и холодной земле, ползли два человека в шинелях: капитан и сержант. Используя неровности местности, они стремились уйти от смерти. При вспышках осветительных ракет они замирали, прощупывая глазами следующий этап пути. Как только угасал свет, люди торопливо ползли дальше.

После одной из таких вспышек сержант остался неподвижно лежать в неглубокой воронке. Капитан подполз к своему спутнику и тронул его за плечо, но, увидев при вспышке ракеты поникшую набок окровавленную голову сержанта и остекленевший взгляд широко открытых глаз, двинулся дальше.

Капитан спешил доползти до небольшой лощинки, по которой можно было сравнительно безопасно добраться до окопов. Но как ни близка была эта спасительная лощинка, доползти ему не удалось. Автоматная очередь настигла его у самой бровки. И, словно закончив свое черное дело, стал ослабевать огонь со стороны вражеских окопов. Реже стали вспышки ракет.

Но что это? Снова по изуродованной земле ползет человек. На нем форма лейтенанта. Он движется в том же направлении, в сторону той же злополучной лощинки, ведущей к советским окопам. Но этому, третьему, повезло. Он быстро достиг лощинки и тут заметил лежащего капитана. Приблизившись к нему, лейтенант на мгновение задумался и, как бы что-то решив, попытался перевернуть тело капитана. Капитан застонал. Лейтенант взвалил раненого себе на спину. Обливаясь потом, он метр за метром приближался к советским окопам. Вот до них осталось не более десяти шагов; лейтенант остановился, перевел дух. Когда он собрался двинуться дальше, совсем рядом разорвалась мина.

Взрывной волной капитана и лейтенанта бросило вперед. Тело капитана, упавшего на бруствер окопа, перевесилось вниз и мешком сползло в траншею. Раненого лейтенанта, оглушенного взрывом, солдаты подобрали за бруствером.

Очнулся капитан уже в полевом госпитале. Вспомнив события страшной ночи, он спросил у сестры: не знает ли она, что случилось с человеком, вынесшим его с поля боя. Девушки указала на соседнюю койку, где лежал забинтованный лейтенант. Капитан, преодолевая боль, с трудом протянул соседу ослабевшую руку и еле слышно прошептал:

— Трофимов. Спасибо, друг!

— Лейтенант Сорокин, — представился сосед.

Павел Зарубин, глядя через ветровое стекло автомашины на далекие вечерние огни Приморска, обдумывал содержание своего будущего очерка. Окружающие предметы утонули в непроглядной тьме тихой южной ночи, и ничто не отвлекало, не рассеивало мыслей. Лишь время от времени на крутых изгибах шоссе в свете автомобильных фар вырастали седые придорожные кусты, да одинокие встречные машины тревожили тишину короткими гудками; а когда серая лента шоссе подходила к самому морю, сквозь ровное гудение мотора слышался легкий, успокаивающий плеск прибоя.

Кроме Зарубина, в машине находились еще два человека: сзади сидел начальник объединения «Приморнефть» Воронин, управлял машиной главный инженер объединения Трофимов.

Все трое возвращались в Приморск из предгорий Снежных гор, со Светлоозерских нефтяных промыслов, где они провели весь день.

Ехали молча. Каждый был погружен в свои мысли.

Несмотря на поздний час, было душно. Встречный воздух, врывавшийся в машину через открытые боковые окна, не освежал, а, казалось, еще больше согревал своим теплым дыханием.

Для Зарубина, проведшего в Приморске и на нефтяных промыслах, полукольцом окружавших этот крупный южный портовый город, всего несколько дней, все было новым, необычным: в нефтяном районе он был впервые.

Глядя на далекие вечерние огни Приморска, он вспомнил о Москве, о товарищах по работе, которые, провожая его, наперебой давали дружеские наставления.

«Лучшего материала для очерка не найдешь. Море! Лес вышек! В зелени деревьев похожие на сказочных великанов колонны нефтеперегонного завода. И учти: первое впечатление — самое верное. Потом уже не заметишь таких контрастов, свыкнешься с ними…» — говорили одни.

Другие же говорили совсем иное:

«Не пиши по первому впечатлению. Сначала присмотрись, осмысли все как следует, врасти в новую обстановку».

«Нет, ты напиши о людях, — советовали третьи. — Таких людей в другом месте, может, и не встретишь. Поверь мне, я бывал там. Придешь на буровую, а там у огромных машин стоит этакий богатырь, в плечах косая сажень, рычагами двигает играючи. Кругом грохот, лязг железа, рев моторов, а для него это вроде музыки. И вся бригада под стать этому молодцу. Вот об этих-то людях и нужно писать».

С улыбкой вспомнил Зарубин и о книге Валентина Чуркина «Город «черного золота», которую он взял из редакционной библиотеки перед отъездом. Это были очерки о нефтяных промыслах Приморска и его людях, написанные в 195… году. В поезде он эту книгу прочитал и, когда подъезжал к Приморску, был уверен, что о нефтяном деле и о промыслах представление имеет вполне достаточное.

Особенно запомнилось одно место из книги Чуркина. Зарубин даже записал его в свой блокнот: «Когда поезд подходил к Приморску, пассажиры, впервые ехавшие в этот город, не могли оторваться от окон, в которые была видна величественная картина. Справа и слева от железной дороги стояли стальные гиганты — вышки. Те, что находились у самой насыпи, нельзя было охватить взглядом; их стальные ноги, мелькая в окнах вагона, мчались назад. Дальше, уменьшенные перспективой, высились другие вышки, поражавшие взор своими ажурными очертаниями. Лес вышек уходил в необозримую даль, закрывая горизонт. Стук колес сливался со звонким пением стальных роторов бурильных станков…»

Зарубин с нетерпением смотрел в окно, желая скорей увидеть величественную картину, нарисованную Чуркиным. Но поезд подходил к Приморску, а никаких вышек, «закрывавших горизонт», не было. Справа и слева расстилался ковер садов, полей и огородов, на зелени которых четко выделялись белые постройки поселков и узкие ленты дорог. Вдали были видны тихое голубое море и уходившая в него узкая полоска земли со старой башней маяка. Разочарованный, он отошел от окна и стал упаковывать свой чемодан. Поезд подходил к перрону Приморского вокзала.