Алексей Кудашев - Ледяной остров

Неожиданно мимо нее прошмыгнула и кинулась вниз по трапу большая серая собака, в которой Ольга узнала Атамана. Он с радостным лаем начал прыгать вокруг, но Алексей Петрович, отмахиваясь от пса, кинулся вверх по лестнице навстречу женщине. Ослепительной белизной сверкнули в широкой улыбке ее ровные зубы. Алексей Петрович подхватил на руки ребенка лет трех, которого женщина держала за ручку, взял в руки ее чемоданчик и стал спускаться. Мальчик, смеясь, крепко обхватил шею Алексея Петровича.

Когда женщина, опираясь на плечо Трофимова, спустилась на бетонные плиты аэродрома, Алексей Петрович, нежно поцеловав малыша, осторожно поставил его на землю и повернулся к женщине, которая, смеясь, с восхищением сказала:

— Алешка! Милый! Как я по тебе соскучилась!

Приезжая обняла Трофимова, крепко его целуя. Ольга не смогла дольше смотреть.

Она почти не помнила, как добралась до дому. Уткнувшись в подушку, долго плакала, а когда уже слез не стало, поднялась и в отчаянии стала ходить по комнате. Горькая обида жгла ее.

Вдруг Ольга вспомнила о своем дневнике, Не спеша она вынула из ящика стола тетрадь и, не видя написанного, стала листать страницу за страницей. Она листала все медленней и медленней и, наконец, совсем остановилась. Словно из тумана, выплыли и обожгли выведенные ее рукой слова: «Я бесконечно счастлива».

«Только такие дуры, как я, пишут дневники!» Ольга рванула страницу. Бумажный листок, покружившись в воздухе, нырнул под тумбу письменного стола. Вслед за первой страницей на пол полетело еще несколько листков. Потом она остановилась, на минуту задумалась, посмотрела на камин, которым давно никто не пользовался. Затем деловито подобрала разлетевшиеся листки, бросила их на решетку, чиркнула спичкой. Огонек лизнул бумагу, лениво, почти невидимый, пополз по ее кромке, потом, словно войдя во вкус, взметнулся веселым желтым пламенем, коробя темнеющие листки. Ольга, сидя на корточках, бесстрастно вырывала из дневника страницу за страницей. Когда вспыхнул и сгорел последний листок, она швырнула в угол пустой переплет.

Проведя бессонную ночь, Ольга чуть свет вернулась на Ледяной остров. Тихо поднялась она на еще безлюдную палубу «Океана».

— Что с тобой, Оля? — встретила ее сонная, потягивающаяся Таня, рассматривая осунувшееся, бледное лицо подруги.

Но даже Тане, своей лучшей подруге, Ольга не могла рассказать о том, что случилось.

Ольга в этот день была первым посетителем административной палатки. Молча подошла она к столу и положила перед Байрамовым заявление об освобождении ее от работы.

— Что случилось, Ольга Петровна? — Байрамов посмотрел в распухшие, красные глаза Ольги.

— Мать заболела, просит приехать, — солгала Ольга, пряча взгляд.

— А кто же заменит вас?

— Не знаю… — безразлично сказала Кириллова. — Может, Березина, может, Ахундов.

— А больше ничего не случилось, Ольга Петровна? — Байрамов недоверчиво посмотрел на Ольгу.

Кириллова посмотрела в пластмассовый прозрачный квадрат палатки, служивший окном, и ничего не ответила.

— Конечно, — снова заговорил управляющий, — причина очень серьезная. Но зачем же уезжать совсем? Возьмите отпуск или привезите мать сюда. Она в Москве?

Вспыхнула красная лампочка переговорного аппарата. Байрамов включил репродуктор.

— Али Гасанович, извините, Кириллова не у вас? Говорит Ахундов.

— Нет, — солгал Байрамов. — А что случилось, Ашурбек?

— Изоляция на северном откосе обрушилась на дно.

— Большой участок? — встревожился Байрамов.

— Метров двести. Там, где вчера не успели намыть грунт. Мы тут кое-что придумали, да хотели посоветоваться с Ольгой Петровной.

— Решайте сами. Ольга Петровна не сможет у вас быть. Она уезжает. — Байрамов выключил аппарат.

— Вот так, Ольга Петровна. — Байрамов перевернул заявление написанной стороной к столу. — Берите отпуск, а там видно будет.

Ольга хотела сказать, что остается, но, вспомнив, что произошло на аэродроме, проговорила:

— Хорошо.

Байрамов встал, подошел к Кирилловой и по-отечески сказал:

— Ничего, не убивайтесь. Все будет хорошо. Мать ваша поправится. Вы вернетесь вместе с ней, и мы будем намораживать новый остров. Договорились, Ольга Петровна?

— Да, — почти неслышно прошептала она.

— Значит, с сегодняшнего дня, — услышала Ольга слова управляющего.

Когда Трофимов днем вернулся на Ледяной остров, Кирилловой уже не было.

Сидя в самолете, она в сотый раз спрашивала себя: «Куда я еду и зачем?» «Неважно куда и зачем, — отвечало ей второе «я», — только бы подальше от Приморска и Ледяного острова». «Как я буду жить, не видя его, не слыша его голос?» — с невыразимой тоской вспомнила Ольга о Трофимове. «Но ведь то, что я сейчас делаю, — это же бегство, позорное бегство», — мучилась Ольга, думая о товарищах, которые, забыв о сне, сражались со стихией.

Самолет шел на посадку. «Нет, так нельзя», — подумала она, всматриваясь в знакомые очертания Московского аэропорта.

Выйдя из самолета, Ольга решительно направилась к кассе. Незнакомый молодой человек, прилетевший из Приморска вместе с ней, еле поспевал за Ольгой, неся ее чемоданчик.

— Приморск. Один билет. — Ольга сунула в окошечко деньги.

— Не опоздайте, барышня, самолет уходит через пять минут, — улыбнулась ей старушка-кассир.

Скомкав сдачу, Ольга сунула ее в сумочку и повернулась к случайному спутнику.

— Спасибо, — она взяла из его рук чемоданчик и, не оглядываясь, пошла разыскивать самолет, отправлявшийся в Приморск.

— Вот чудачка! — сказал молодой человек, проводив Ольгу удивленным взглядом.

— Я вам завидую, Виктор Николаевич, что вы сейчас отправляетесь на Ледяной остров, — сказал Сорокин, склонившись над эскизом пневматического вибратора.

— Почему?

— Там идет сражение, от которого, возможно, зависит судьба нашего треста.

— Вы преувеличиваете. Судьба «Морнефти» уже решена, и ничто и никто не может сделать нашу работу бесполезной.

Сорокин ничего не ответил. Виктор Дубравин, надев морскую фуражку и перекинув через руку легкий плащ, обернулся к Сорокину:

— На Ледяном острове идет сражение не за судьбу «Морнефти», а за выигрыш времени. Но этот выигрыш ничего нам не даст, если мы задержим проект «ПБУ-8». И если бы не эти новые подводные землесосы, которые сегодня надо пустить во что бы то ни стало, то я никуда бы не поехал.

— Ну что, Илья Тимофеевич, прослушали лекцию о том, что дважды два четыре, а не пять? — съязвил оказавшийся в комнате Родионов, когда Дубравин вышел.

— Да, но Виктор Николаевич прав.

— Конечно, он всегда прав, — ехидно бросил Родионов. — Не люблю я его поучающего тона.