Наталья Берген - Лаборатория бога

Это были они.

С безжалостным жидким блеском на меня нахлынуло все: сцена нелепой смерти, последние чувства Риты, бессилие, охватившие ее близких. До этого несчастный случай больше напоминал вбитый в душу гвоздь. Боль слепила, но не затапливала обилием образов.

Рука потянулась к аметисту, но Изабелла подалась назад.

И без того расшатанное внимание затягивало в адскую круговерть. Образы утекали тонкой струйкой из головы, теряя внятность и обжигая.

Только не сейчас…

Я попытался взять себя в руки.

– Я пришла не ругаться, – тон Беллы говорил об обратном, – но будет хорошо, если ты попридержишь руки наберешься терпения. Я хочу донести до тебя… чтобы ты понял, что потерял.

От последних слов повеяло пафосом, но раздражаться не стоило. Когда ты заранее уверен, что человек выпотрошит твое терпение, как какой-то мешок с удобрением, спокойствие часто приходит само собой. Белла бесила меня до колик. А когда люди бесят тебя шибко сильно, ты понимаешь, что это не страшно. Хуже двойственность. Когда человек в целом понятен и близок, но несколько толстых ниток на вышивке его личности слишком явно выбивается из общей картины. Такие моменты я не переваривал.

– Уж не знаю, что творится у тебя в башке, но одно я поняла: тебе дороги всякие мелочи. Как запрет смотреть телевизор.

– Это не запрет, – перебил я, – я убедил Риту, ей нечего было сказать взамен. Теперь я думаю, что перегнул палку, но и запретом это не назовешь.

– Не суть, – отмахнулась от меня Белла, – я потеряла лучшую подругу. Потому что вы поссорились из-за несчастной хрени, дебильной мелочи, и она была не в духе… Мягко говоря…

Мой взгляд стал менее блуждающим. Желание парировать выпады Беллы сделало внимание более нацеленным.

– Ты не расскажешь мне? Как все было? Действительно я так виноват в этом?

– Девка не умеет держать себя в руках. Стало быть, она виновата, – Белла сморщила лоб и с вызовом посмотрела на меня, – предпочитаешь такой вывод?

– Предпочитаю короткий рассказ.

– Послушай, ты… Все нормальные бабы смотрят телевизор. Читают любовные романы или детективы, на худой конец. Встречаются со сволочными подругами вроде меня и судачат с мамашами. Выезжают с семьей на природу, ходят на вечеринки и по магазинам. Ни одна женщина в здравом уме не будет отказываться от всего этого ради такого, как ты. Внимать паршивым проповедям… Сидеть дома и обслуживать тебя – этого ты от нее хотел? Ну!

– Разговор окончен.

– Нет, не окончен.

– Ты так решила?

– Да, я так решила. Я же не Рита, чтобы тушеваться и слушать тебя с круглыми глазами. Сколько раз я ей говорила, что надо быть тверже с тобой…

– Так это твоего ядовитого языка дело? У нас давно не возникало проблем.

– Если гнойник, который не давал о себе знать, а потом нарвал, это хорошо…

– Метафоры – не твое.

– Знаю.

Белла перевела дух. Я тоже. Где-то скрипнула калитка. Залаяла собака.

– В общем, нельзя так… Смысл это говорить? Но… я просто не могу молчать. Думаешь, мне охота обсуждать тут всякую херню? Ирония судьбы в том, что…

Белла закашлялась – видимо, в горле пересохло.

– Я принесу воды.

Она кивнула и тут же отвернулась. Стала отковыривать лепесток, прилипший к плетеному столику.

В доме горел ночник, легко освещая все пространство кухни, столовой и гостиной. Переступая через валявшиеся на полу предметы, я направился к кухонной раковине. Взял стакан, с готовностью ожидающий на столешнице. Из этого стакана Рита запивала таблетки. Из этого стакана… Впрочем, хватит. Я подставил стакан под тонкую струю фильтрованной воды и пропустил момент, когда он наполнился. Вода полилась по пальцам. В холле послышались шаги. Я выронил стакан в раковину.

– Чтобы тебя!

Белла уже была в гостиной. Она отшвырнула ногой подушку и теперь оглядывала хаос из мертвых предметов. Только недавно весь хлам казался мне наполненным смыла, живым. Но теперь, когда Белла смотрела на все это с вызовом, как на бесполезную кучку барахла…

Так, стоп. С вызовом?

Я вытирал руки кухонным полотенцем, когда заметил, что в ее взгляде бушует что-то новое. Это контрастировало с настроем девушки на веранде.

– Думаешь, я не замечаю? Что ты не в порядке?

Я стоял не шелохнувшись.

– Рита жаловалась на тебя. Не часто, но жаловалась. Иногда мне кажется, что она сама виновата. Не могла понять тебя. Привести в чувство.

Подруга жены подняла с пола осколок вазы. Только теперь мне стало казаться, что она выпила. Белла определенно выпила. Просто там, на веранде, я этого не заметил. Куда мне? Сам еле на ногах стою.

Бросив на столешницу кухонное полотенце, я направился в зону гостиной, чтобы лучше слышать подругу жены. Сложенные на груди руки – привычная закрытая поза, – и можно делать вид, что я из глупой вежливости, не из любопытства и нужды в общей проблеме, слушаю ее бредни.

– Рита рассказывала про твои сложные отношения с отцом. Ты всегда был замкнут. Что-то еще. А я молотила своим грёбаным ядовитым языком, поддерживая ее. И думала заодно, что помогаю с отдушиной. А еще думала…

Белла опустила глаза.

– А еще я задавливала что-то в себе, когда обсуждала тебя. Я так прикипела к этой болтовне, этим осуждениям…

Часть слов посыпалась в пропасть молчания. Белла подняла подушку с пола и опустилась с ней на диван. Словно обняв подушку можно говорить с большей легкостью.

– Извожу себя весь день. Ведь я предаю ее, думая об этом, так? Думая о тебе.

Мне захотелось вернуться к раковине и подставить лицо под струю холодной воды. Что? Думая обо мне? Эта женщина измывается надо мной.

– Послушай, все это очень странно…

– Ты же такой загадочный, – Белла сжала подушку, будто хотела ее задушить. – Но я раскусила тебя. Я знаю тебя лучше, чем Рита. Ты думаешь, все ненавидят тебя. Ты думаешь, я тебя ненавижу, и ненавидишь в ответ. Совесть грызла меня всю ночь. Но я решила прийти и сказать все как есть. Все это время я кривила душой. Поддакивала Рите, распыляла ее недовольство, а сама думала… какой ты привлекательный.

Впервые за все время Белла мягко посмотрела на меня. Не сыпала искрами раздражения и негодования. Полутьма комнаты смущала. Интимная обстановка делала откровения Беллы по-странному уместными. Я решил включить свет.

***

Отец привел ее через месяц после смерти матери. Но я догадывался: они встречались и раньше. Этот цитрусовый наглый флер давно вызывал подозрения. Им пахло сиденье в машине. Им веяло от отца, когда он приходил поздно вечером. Она была тенью в жаркий полдень. Прохладным водоемом, перед которым вожделенно скидывают одежду, чтобы успокоить потный зуд в жару. «Бедный мальчик» и «несчастное дитя» – так она называла меня. Меня четырнадцатилетнего, отчаянно пытавшегося содрать эту дрянную этикетку «пожалей меня».