Владимир Моисеев - Мудрецы и таз [СИ]

Зимин еще раз проверил свою защиту. Проникновений не было, а это значит, что ИП нагло врет, и ему не удалось внедриться в сознание Зимина. «Вот, зараза. Они врут как обычные мошенники», — почти беззлобно подумал он.

— Попробуйте прочитать мой внутренний диалог. И вы обязательно увидите, что и я, и вся моя цивилизация настроены к землянам самым наилучшим образом. Мы намерены помочь вам решить внутренние конфликты, отыскать кратчайший путь к прогрессу и обеспечить вашу безопасность.

— У нас, на Земле, с психофизикой все хорошо, — сказал Зимин, но мораль не позволяет нам без спроса проникать в чужое сознание.

— О, мораль! Нам так нравится эта ваша особенность. Впрочем, я же разрешил вам частичное вмешательство. Воспользуйтесь и убедить, что я с вами откровенен.

Честно отвечать было нельзя. Глупо было сознаться в том, что он не может проникнуть в сознание ИПа, в том, что ему известно, что и ИПу проникновение не удалось, а еще, что тот нагло врет. Раскрывать карты было рано. Зимин понял, что начинается большая игра. Цель которой еще предстоит выяснить. Он не боялся проиграть, но ему не нравилась роль игрока. Хотелось остаться наивным наблюдателем и исследователем.

— У меня есть основания не доверять вам, — сказал Зимин, тщательно подобрав слова.

— Очень маленькие, я бы сказал незначительные. Я — номер Двадцать семь. Но вы можете меня просто Двемь. Это сокращение приятно моему уху. Видите, я с вами откровенен.

— Зачем вы, Двемь, залезли в голову Филимонова? Чего добиваетесь?

— Это не секрет. Чтобы встретиться с вами, Зимин. Поговорить надо.

— Зачем?

— Мы хотим установить с Землей взаимовыгодные отношения. Экономические, научные и эзотерические. И прочие, конечно.

— А если мы, земляне, не захотим общаться с вами? — Зимин решил немного потроллить ИПа.

Двемь в замешательстве почесал затылок, совсем как озадаченный землянин.

— Но это противоестественно. На протяжении многих веков лучшие представители человеческой цивилизации мечтали о встрече с инопланетным разумом. С нами, значит. Все знают, что инопланетяне живут богаче, жизнь у них устроена лучше, они победили болезни (кстати, про болезни это правда, мы болезни и в самом деле победили), их технологии поражают воображение. И если они (мы, значит) поделятся с землянами своими достижениями, то условия существования на Земле тотчас улучшаться, не исключено, что наступит Золотой век. А, может быть, и бриллиантовый. Это как повезет.

— Скачки в развитии очень опасны. Разрушить свою цивилизацию в погоне за прибылью легко, труднее потом восстановить ее.

— Но большинство людей этого не знают! — уверенно сказал Двемь.

— Чушь, — сказал Зимин. — Я — землянин, и я это знаю.

— Вы не в счет.

— Почему это?

— Вы, Зимин, профессионал. Но земляне в первую очередь доверяют свом собственным представлениям, а потом уже профессионалам. Такова особенность вашей популяции.

— Чушь! Само по себе существование тех, кого вы называете профессионалами, говорит о том, что все ваши представления о землянах неверны.

— Это ваши представления неверны! — выкрикнул Двемь. — Нормальные земляне всегда выберут достаток и здоровье.

— Ну и общайтесь с нормальными землянами, зачем вам понадобился я?

— Мы хотим, чтобы все без исключения земляне были рады новому порядку и новому прекрасному миру. Сами понимаете, что разделение на элиту и обычных граждан не соответствует идеальному пути развития разумной жизни. Вы придумали Трущобы, Усадьбу, а теперь еще и Центр. Это не правильный путь развития. Вам придется объединиться. Хотите вы этого или нет. Если вы не в состоянии решить социальные проблемы самостоятельно, это за вас сделаем мы. Потом спасибо скажете.

— Вы меня убьете?

— Фу, как это грубо. Мы вас, Зимин, переубедим.

— И таких, как я, много?

— По счастью, нет. Мы давно занимаемся пропагандой правильных мыслей. И, как оказалось, довольно успешно. Мудрецы, подобные вам, Земле не нужны.

Зимин рассмеялся.

— Давно занимаетесь, но успеха так и не добились? Люди сопротивляются?

— Полного успеха пока нет. Надо учитывать, что наши предыдущие попытки провалились из-за недостаточного развитого у землян процесса самолюбования. Сейчас с этим стало проще, некий прогресс очевиден.

— Самолюбования? — переспросил Зимин.

— Ага. Любовь к себе у землян окрепла.

— Размывание общности?

— Точнее сказать, обретение новой общности на более высоком уровне.

— Это вы об отмене альтруизма?

— Послушай, Зимин, что мы с тобой как не родные, к чему вся эта официальщина, эти псевдонаучные термины, попробуем быть проще. Давай перейдем на «ты». Теперь мы будем часто разговаривать. Обмениваться мнениями. Тебе будет интересно, и мне будет интересно.

— Переубедить меня вы все равно не сможете.

— Кто знает? А может, это ты меня переубедишь. Ты же умный! И вот что еще. Называй меня дядя Федор, так нам будет проще найти общий язык.

— Можно и так.

— Я знал, что ты согласишься.

— Почему?

— Ты любопытный, Зимин.

— Увы, это главный мой недостаток.

— А вот и нет, — сказал дядя Федор и исчез. — В моем списке восемнадцать твоих главных недостатков.

Симуляция прервалась.

Горский внимательно выслушал отчет Зимина о встрече с дядей Федором.

— Твой рассказ звучит крайне неправдоподобно, — сказал он. — Я, может быть, и поверю. Но сомневаюсь, что удастся еще кого-нибудь убедить в существовании таинственного дяди Федора.

— А я тебе предлагал отправиться со мной.

— Ага. И еще привести с собой двенадцать омоновцев и две машины с пожарными.

— Нам нужно решить, что делать дальше.

— Пока ограничимся разговорами.

— Не пора ли нам навестить старика Уилова? — спросил Зимин.

— А зачем? Выслушивать в сотый раз его причитания: «Я же говорил об этом еще пятьдесят лет тому назад, я же предупреждал».

— Он действительно предупреждал о появлении ИПов?

— Что-то такое было. Но очень давно. Это, кстати, плохо сказалось на его реноме. Но нельзя отрицать, что в свое время, сейчас об этом мало кто помнит, он был удивительно проницательным человеком.

— Тем более надо с ним поговорить. Старик Уилов может подсказать, что делать дальше.

Горский был вынужден согласиться. Это было честно — Зимин отправился вместе с Филимоновым в симуляцию, пытаясь обнаружить третью силу (и добился успеха), теперь ему следует выполнить свою часть работы — поговорить с Уиловым. Конечно, это необходимо сделать, но Уилов совсем не тот человек, общение с которым может быть приятным. Ехидный старикан, с завышенной самооценкой, самоуверенный сверх меры, что иногда кажется бытовой наглостью, привыкший всех поучать и расставлять оценки за поведение. Понятно, что это вовсе никакая и не наглость, а результат высокого уровня профессионализма. С этим спорить трудно. В том узком участке познания, который Уилов выбрал для работы, ему действительно не было равных. Он был одним из первых футурономов — своеобразных исследователей будущего и хотя со дня появления этой науки (науки ли, в академических кругах об этом до сих пор спорят) прошло уже более полувека, ученых, которые до конца понимали, чем занимается Уилов, не так уж и много. Единицы. Отсюда и возникло представление о том, что футурономия всего лишь маленький фрагмент возможного знания о будущем. Сам Уилов относился к критикам футурономии с иронией, а чаще и с ехидством, потому что считал свою науку основным способом изучения будущего. И, надо признать, что пока еще никто не доказал обратного.