Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

После взаимных приветствий и официального заявления Ивана Адамовича о похищении их посольства иностранными террористами, — разумеется, эта байка не могла обмануть никого из руководителей, но вполне годилась для пресечения нежелательных слухов среди рядовых сотрудников — Иннокентий Глебович, удалив из штабной палатки весь обслуживающий персонал, остался в обществе подполковника Грубера, его жены и Сергея Голышева. Вообще-то, о «бегстве из плена» Тайного Посланника и сопровождающих его Ольгу, Сергея и Олега следовало немедленно информировать ростовского Губернатора, но Горчаков решил подождать с этим до конца секретного совещания — вдруг да «выходцы с того света» имеют чрезвычайно важную информацию? Особенно — Ольга?

Украдкой бросая взгляды на женщину, которая больше чем богиня, Иннокентий Глебович надеялся заметить на её лице если не печать неземной мудрости, то хотя бы отблески горнего света — ничего подобного. Да, после того, как они виделись в последний раз, Ольга казалась помолодевшей лет на десять — но это ли признак приобщения к Высшей Сути? Иван Адамович тот вообще внешне сбросил с себя не меньше пятнадцати лет — и что же? Его теперь тоже считать небожителем? А внешне не изменившегося Сергея Геннадьевича?

Конечно, присмотревшись внимательней, полковник Горчаков заметил в лице Ольги нечто «запредельное»; с другой стороны, если ты заранее настроен на соответствующий лад, то в лице почти каждого человека найдёшь что-нибудь, отвечающее твоим предубеждениям. Стало быть — это не показатель, и Иннокентий Глебович скоро отказался от попыток увидеть во внешности Ольги отсвет случившегося с нею внутреннего Преображения. А поскольку иным образом — телепатически — жена Ивана Адамовича пока не проявляла своей сверхъестественной сущности, то полковник Горчаков завязал с нею, её мужем и Сергеем Голышевым самый обыкновенный «человеческий» разговор.

После краткого, но не пропустившего ничего существенного отчёта Ивана Адамовича об их пребывании в Большом Облаке, Иннокентий Глебович, чтобы даже не осмыслить это, выходящее за пределы самой буйной человеческой фантазии путешествие, а просто перевести дух, обратился к Сергею Голышеву.

— Помните, Сергей Геннадьевич, в августе я вам обещал, что к весне в Диком Поле многое переменится? И что же — переменилось!

— Переменится-то переменилось, Иннокентий Глебович, — возразил Сергей, — но далеко не по-вашему… Не могу сказать, что по-моему, но всё-таки, когда я говорил о проблемах, которые могут возникнуть в связи с пришельцами, то был ближе к действительности, чем вы со своим планом «героинизации» Европы. Конечно, представления о пришельцах у меня тогда были самые наивные… А главное, предсказать возникновение у Ольги метасознания — из-за чего, собственно, всё и заварилось — не мог не только я или даже самый мудрейший представитель человечества, а две невероятно продвинутых Сверхцивилизации. Впрочем, Иннокентий Глебович, теперь вы сами прекрасно видите, что все наши прошлогодние споры и рассуждения не стоят выеденного яйца.

— Вижу, Сергей Геннадьевич, — согласился полковник, — и наши давние разговоры я вспомнил, не затем, чтобы вас в чём-то переубедить, а, так сказать, из чувства ностальгии: каким надёжным тогда казался наш единственный Мир! Единственный — не в том смысле, что во вселенной не может быть других обитаемых миров: конечно — могут быть! Надёжным — не потому, что в нём не случаются климатические, техногенные, социальные и даже космические катастрофы: случаются! Но! Издревле присущее человечеству чувство избранности! Которое не смогли поколебать все научные достижения, восемнадцатого, девятнадцатого, двадцатого и начала двадцать первого веков! Люди настолько привыкли жить с ощущением Конца Света не как Конца, а как Начала Нового — лучшего! — Мира, что, разнеси Землю на куски какой-нибудь сумасшедший астероид, за мгновенье до гибели мы бы возблагодарили Бога, таким страшным образом явившего нам Свою Милость. И вдруг… является Нечто, овладевает земной женщиной, простите, Ольга, — прервав монолог, Иннокентий Глебович обратился к жене Ивана Адамовича, — что я так упростил историю вашего Преображения, и всё летит кувырком! К чёрту! Зачем, спрашивается, не покладая рук трудиться, собирая распавшуюся Россию, если эта Россия всего лишь одна из многих миллионов, существующих параллельно с ней? И скорее всего — далеко не лучшая! Да, последние полгода я постоянно убеждаю себя, что для меня лично этот мир и эта Россия единственные, и продолжаю делать для её возрождения всё, что могу, но… когда пропало ощущение избранности — всё кажется каким-то не совсем настоящим! Чтобы окончательно не опустились руки, по сто раз на дню приходится твердить себе: за всё сделанное и несделанное Бог с тебя спросит в любом случае, так что — работай, сволочь! И всё-таки… Сергей Геннадьевич, Иван Адамович, Ольга, простите меня за то, что гружу вас своими проблемами, но, знаете… вы — единственные, с кем я могу поделиться своими сомнениями, своей болью. А её, знаете, накопилось столько… чего уж… эх… ещё раз — простите…

Выговорившись, некурящий Иннокентий Глебович выудил сигарету из пачки, оставленной дежурным офицером, щёлкнул зажигалкой и, неумело затянувшись, обратился к женщине, которая больше чем богиня:

— Ольга, я понимаю, для вас мои сомнения и тревоги — ничего незначащий вздор… ведь перед вами стоят такие грандиозные задачи, что, как представлю — и холодок под сердцем, и ум за разум заходит… и всё-таки… может быть, утешите потерявшегося полковника? Скажете ему что-нибудь ободряющее?

— Нет, Иннокентий Глебович, ваши проблемы — не вздор. — Участливо посмотрев на Горчакова, ответила Ольга. — Сколько бы ни существовало инвариантных миров, это не умаляет значения каждого из них — каждый уникален в своём континууме. Впрочем, вы это и сами чувствуете… вот и доверьтесь своему чувству, и продолжайте работать, как работали до сих пор, и Бог вам в помощь. А сомнения и тревоги — что ж: человек, который никогда не сомневается, опасный человек. Особенно — если он на руководящем посту. Ведь если бы вы продолжали слепо следовать велениям Голоса, призвавшего вас в Дикое Поле, то, согласитесь, ничего, кроме короля наркобаронов, из вас бы не вышло. Не говоря о том, что ваша «героиновая монархия» почти наверняка не стала бы центром воссоединения России. А если бы стала — не приведи Господь жить в такой России! Что же касается множества инвариантных миров — напротив, Иннокентий Глебович! Жить в открытой, располагающей огромным количеством внутренних степеней свободы Системе — куда интереснее, чем прозябать в замкнутой на себя, скучной четырёхмерной Вселенной, каковой она видится подавляющему большинству наших современников. Да, без нечаянного вмешательства извне, человечество не скоро бы сумело проникнуть в континуумы высших размерностей: возможно — через тысячу лет, возможно, через десять или даже сто тысяч лет… впрочем, казус с возникновением у меня, ментально совершенно ещё дикого человека, метасознания по большому счёту ничего не меняет: человечество как развивалось, так и будет развиваться естественным путём. Предложенная Арбитром Концепция Невмешательства не может быть так кардинально нарушена из-за того, что наделённый искусственным интеллектом Наблюдатель шестой размерности, не выдержав перегрузки, вдруг «сошёл с ума» и вступил в «противоестественную» связь с ноосферой погибшей планеты и чокнутой земной бабой. Для сохранения Большого Равновесия мне, верней, моему метасознанию, необходимо в одном из инвариантных континуумов создать собственную Сверхцивилизацию… практически — с нуля… конечно, Большое Облако нам поможет, и всё-таки… в общем — на Земле мы не задержимся, выручим Светочку, и в путь… туда… даже мне трудно представить — куда! Так что, Иннокентий Глебович, работайте, как работали, без оглядки на множество инвариантных миров… обустраивайте свою — единственную! — Россию. Хотя… у меня есть интересное предложение… однако рассказывать о нём словами — мало толку. Не обессудьте, Иннокентий Глебович, но, чтобы вы всё поняли должным образом — это необходимо…