Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

— Мой брат Монстрик, — протелепатировал Шарик.

— Моонссстрик, — раскрыв усаженную треугольными зубами пасть, неуклюже прошамкала, пожелавшая представиться лично, гигантская «лягушка».

— И наконец, — Ольга указала на удобно расположившегося на спине у Шарика Змея, — Змеюша. Моя воплощённая фантазия. Следует признаться, — женщина смущённо потупила глаза, — попав в рай, я повела себя ничуть не рассудительнее Олега. Мысленно вызвав к жизни змея-искусителя, нисколько не думала об ответственности перед своим материализовавшимся созданием.

— Моя королева, не упрекай себя, — ободряя Ольгу, телепатически «высказался» Змей, — в раю живётся не так уж плохо. Другое дело — на вашей ужасной Земле. Хотя… — стараясь разобраться в новых ощущениях, Змей на несколько секунд заблокировал канал телепатической связи, и потому, когда передача возобновилась, в ней зияла значительная лакуна, — как сказал великий поэт: «Есть упоение в бою…». — Раньше я был категорически не согласен с этими словами, однако теперь… когда Шарик схватился с Монстриком, у него практически разорвалась связь с моноразумной расой Взыи, и секунд двадцать, тридцать он был только доисторическим Зверем… Боже мой, Олечка! Какое упоение, какой восторг излучал его неразумный звериный мозг! Да, теперь я согласен: есть упоение в бою! Конечно — если наблюдаешь этот бой со стороны, а не рвёшь в клочья противника, и противник не рвёт тебя… Впрочем, и Шарику, и Монстрику, когда они дрались, одинаково нравилось и наносить, и получать раны. Особенно — Монстрику…

— Змеюша, — смущённо протелепатировал Шарик, — пожалуйста не поминай этот злосчастный бой — мне до сих пор стыдно. Добро бы — это было необходимо, но когда я кинулся в драку, «Уазик» уже взял под защиту Оленьку и её друзей. Так что… нет! Мало меня порвал Монстрик! Надо бы — сильнее! Забыться до такой степени! Словно я не представитель высокоцивилизованной расы, а натуральный дикий зверь! Уф, до чего же стыдно!

— А по-моему, Шарик, ты зря стыдишься, — телепатически съехидничал Змей, — испытанный тобою восторг стоит нескольких клочков шерсти и литра крови. Другое дело, если бы вы с Монстриком загрызли друг друга насмерть… нет! Когда соберётесь подраться в следующий раз — чур, я буду арбитром. Чтобы вы царапались и кусались по правилам — без серьёзных увечий и тем более смертоубийства! Впрочем, Монстрику увечья в кайф. Его регенерационный механизм, чтобы «не заржаветь», прямо-таки жаждет увечий. Н-да, милые дерутся — только тешатся.

— Однако, Змеюша, — вмешалась Ольга, останавливая приправленные уксусом разглагольствования Змея, — как быстро ты осмелел! Стоило тебе один раз почувствовать упоение битвой, и ты уже не против того, чтобы принять в ней участие. Хотя бы — в роли арбитра. Так ведь, глядишь, ещё парочка экскурсий на Землю, и ты совсем перестанешь бояться этого ада. Вот, Иннокентий Глебович, подивитесь, какие случаются метаморфозы, — осадив Змея, женщина обратилась к полковнику, — меньше суток назад это райское создание чуть не развоплотилось, не желая мириться с грубой земной действительностью — и, пожалуйста! Уже само провоцирует на драку помирившихся противников. Да, я понимаю, Змеюша шутит, и всё же… Впрочем, — Ольга вспомнила об обязанностях хозяйки, — Змеюша с Шариком большие друзья — авось да обойдутся без моих наставлений. Угощайтесь, Иннокентий Глебович.

Полковник Горчаков никогда прежде не ел таких вкусных шашлыков, не пил такого восхитительного вина, как на этом импровизированном пикнике — и всё-таки не получил того удовольствия, которое мог получить от божественных яств и напитков. И предшествующие треволнения, и окружающая обстановка, и, главное, борьба с невозможным соблазном не давали сполна насладиться изумительным вкусом сыра, вина и мяса — все мысли Иннокентия Глебовича вертелись вокруг поспешно отвергнутого им фантастического предложения Ольги: ещё не поздно, полковник! Ты теперь воочию видишь, какой насыщенной, интересной, наполненной трудами огромной важности может быть твоя жизнь! Твоя вечная жизнь. Но другой внутренний голос с ещё большей настойчивостью твердил: нет, это не твоя жизнь, Иннокентий Глебович! Не твоё призвание, не твоя работа. Твоя работа здесь — в Диком Поле. Твоё призвание — служить России. Что же до вечной жизни… физическое бессмертие — ещё не вечная жизнь. Вечную Жизнь ты обретёшь только поднявшись на свою единственную Вершину. И ты, господин Горчаков, знаешь, на каком пути искать эту Вершину.

И всё-таки искушение бессмертием сейчас было куда сильнее, чем совсем недавно, когда Ольга, вступив с полковником в телепатическую связь, открыла Иннокентию Глебовичу новые сияющие горизонты. И борьба в душе противоположных устремлений была, соответственно, много ожесточённее, и, изнемогая в этой борьбе, полковник воскликнул: — Эх, Оленька! Если бы ты знала, как мне тяжело сейчас!

— Знаю, Иннокентий Глебович, — преисполненным сочувствия голосом отозвалась Ольга, — поверьте, я не хотела подвергать вас такому сильному искушению. Всё получилось само собой. Верней — из-за вмешательства древних, не подконтрольных ни мне, ни Большому Облаку Структур. Хотя — точнее — не древних, а маргинальных: потому что понятие времени, когда речь идёт о Системе в целом, лишено нашего смысла… ох, чую, с этими Структурами у меня ещё будут большие проблемы! Простите, Иннокентий Глебович, что, не желая, я вам устроила такой мучительно трудный экзамен. Впрочем… всё имеет свою хорошую сторону: одолев этот последний соблазн, вы полностью перестанете сожалеть о том, что отказались от моего заманчивого предложения. А если не одолеете, если это последнее искушение окажется слишком сильным, что ж — с большой радостью буду приветствовать вас в числе моих немногих друзей-сотрудников.

— Одолею, Олечка! — справившись с душевным разладом, твёрдым голосом произнёс Иннокентий Глебович, — моя тревога, моя забота, моя боль, моя судьба — Россия! Да, у вас здесь, можно сказать — рай. Не такой, конечно, как его воображает подавляющее большинство бездельников, но всё-таки — рай. Но это — не мой рай. Помнишь, у Есенина: «Если кликнет рать святая, \ Брось ты Русь, живи в раю, \ Я скажу: не надо рая, \ Дайте Родину мою!»? Извини, Олечка за высокопарность, но, по-моему, нам лучше расстаться именно на такой светлой, хотя и немного грустной ноте — я сделал свой окончательный выбор! Удачи, Олечка! Последний бокал за успех вашего грандиозного предприятия!

Иннокентий Глебович залпом выпил бокал рубиново-красного вина и был тут же перемещён Ольгой в Ставку — «Уазик» в это время находился в седьмом инвариантном континууме; Монстрик, ментально соединившись с моноразумной расой Взыи, не полностью утратил способность к иррациональной пси-связи с «породившей» его маргинальной Структурой и передал Ольге испущенный Светланой вопль предсмертного ужаса: «Олечка помоги! Оно меня сейчас съест!». — И — темнота! Провал. Света или лишилась сознания, или…