Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

— Ага, нашла себе толмача, — начал было отнекиваться Иван Адамович, но, почувствовав важность момента, согласился придти на помощь жене. — Только ты, Оленька, помедленнее… и попроще… а то у тебя в голове такое — никаких слов не хватит… в общем, Серёга, «слушай сюда».

То, что Оленька делает здесь, в нашем четырёхмерном континууме, каким-то образом влияет на континуумы высших размерностей. Вплоть до девятого уровня. И может привести к нарушению Большого Равновесия на всех этих уровнях. В общем — к кошмару. К мгновенному исчезновению всей нашей вселенной. Правда, вероятность этого нежелательного события ничтожно мала, но всё-таки существует. Во всяком случае, она выше, чем цепь «невероятностей», приведшая к возникновению у Ольги метасознания. Так вот, Олечка, ментально став частью сложного психосимбиота «Ольга 47», некоторыми своими действиями в нашем четырёхмерном континууме может способствовать тому, что в их — её, Сорок Седьмого и ноосферы F8 — симбиотическую систему «встроится» Координатор Малой Ячейки… ну, и тогда, значит — этого… всем привет. И, главное, Серёга, спрогнозировать, какие именно Олечкины действия вызовут такие последствия, можно лишь в самых общих чертах. Да и то — приблизительно. Потому что ни этот долбаный Сорок Седьмой, ни, тем более, увечная ноосфера погибших 200 тысяч лет назад полуразумных «муравьёв» ни фига толком не знают! Втянули, понимаешь, Олечкино сознание — и привет! Слабой женщине за них отдувайся!

Вспышкой соединённой с любовью ревности и тревоги взорвался Иван Адамович, но тут же, почувствовав комичность этого гнева, высмеял сам себя: — Ишь, старый ревнивец! К фантому — и то! — И стразу же, посерьёзнев, вновь обратился к Голышеву:

— Теперь представляешь, Серёга, какую ответственность Оля имеет в виду? Причём, не вымышленную — ну, на которой постоянно спекулируют политики и «пророки» — а самую что ни на есть реальную?

— Кажется… представляю, — Сергей распахнул было дверцу «Уазика», собираясь выйти, чтобы получше осмотреть окрестности, но, движимый естественным любопытством, не удержался от прямого вопроса: — Иван Адамович, а у тебя? Ну, не так, наверное, как у Ольги, но, может быть, в зачатке? Есть это самое сверхсознание?

— Нет, Серёга, и никогда не будет. А то, что я читаю Олечкины мысли, это ведь не от меня — от неё. Другое дело, что для меня это не опасно… в отличие от других… например, от тебя… почему, думаешь, Олечке сейчас потребовался «переводчик»? Ведь ей же ничего не стоило непосредственно, как вчера, соединиться с тобой — и ты бы всё понял сразу и куда лучше, чем при моём посредстве. Но — нельзя. До Олечки это дошло только сейчас — когда психосимбиотическая система сформировалась полностью: ну, что, непосредственно передавая свои мысли, она побуждает другое сознание работать чересчур интенсивно. И оно может не выдержать такой перегрузки, впасть в «замороженность». Олечке, конечно, не трудно кого угодно вывести из этого состояния, но всё равно — остаётся след. В большинстве случаев — не благоприятный. Так что, Серёга…

— Понял, Иван Адамович. В «небожители» мне не суждено попасть… Если даже такой «пустячок», как чтение мыслей, может меня свести с ума… то мечтать о метасознании — где уж! Опять-таки — немыслимая ответственность…

Смущённый и огорчённый Сергей собирался продолжить фразу каким-нибудь обидным сравнением, но не успел: его сознание отделилось от тела и устремилось за горизонт четырёхмерного континуума — проникая в пятый, шестой и выше. Восходя на такие вершины, которые казались безднами, и погружаясь в такие бездны, которые виделись сияющими вершинами. Туда — где не было ничего конкретного, ясного, законченного. Где всё будто бы беспрерывно творилось, но и, вместе с тем, ни чуточки не менялось. Где единичность сливалась с множественностью, а множественность лукаво прикидывалась единичностью. Где, разбегаясь и сходясь, всё оставалось на месте. Где виртуальное то становилось актуальным, то обращалось в отрицательное ничто, а актуальное никогда не забывало о вероятностной основе своего призрачного существования.

И хотя с этими иными реальностями сознание Сергея соприкоснулось совсем чуть-чуть, потрясение оказалось настолько сильным, что, вернувшись в привычный четырёхмерный мир, он не сразу обрёл способность соображать — почувствованное за гранью, настолько сместило все ориентиры, что, немного придя в себя, Сергей только и смог сказать:

— Однако, Оля… ведьма, богиня — как бы не так… тебя в нашем мире — вообще… сравнивать нельзя ни с кем и ни с чем… не представляю — постоянно соприкасаясь с таким, как ты всё ещё не сошла с ума?

— Сходила, Серёженька. И даже — два раза. Ну, когда была «замороженной» по-настоящему, а во второй раз — когда Сорок Седьмой сначала увлёк меня в прошлое, а затем переместил на погибшую планету несчастных квазиразумных насекомых. Где, если бы не Ванечка, мой разум так, наверное, и остался бы — и сгорел, при вспышке сверхновой. Конечно, Сорок Седьмой этого не хотел — просто, нейтрализуя опасные для людей попытки ноосферы F8 вступить с ними в психический контакт, меня (вернее, моего сознания) не заметил. А когда заметил — уже ничего не мог поделать: я (то есть, моё метасознание), Сорок Седьмой и ноосфера F8 уже образовали единую психосимбиотическую систему. И я теперь, если хочешь, не просто Ольга, а «Ольга 47». (Это не я, Серёженька, это он Сорок Седьмой придумал так обозвать нас всех.) Так что — вместо «ведьмы» или «богини» — рекомендую: «Ольга 47».

— Оленька, девочка, как тебе сейчас тяжело! — Участливо воскликнул Иван Адамович. — Иметь в голове такое!

— Ничего, Ванечка, выдержу. Я что — не русская баба что ли? Которые от века несут на себе Россию! Со всеми её князьями, царями, генеральными секретарями, пьяницами-мужьями и президентами. А ты, Серёженька, прости. Ну, за сильные и не совсем приятные ощущения. Но по-другому я не могла. Я ведь пыталась — словами… Но земными словами говорить о неземном опыте…

— Что ты, Оля, какие извинения, наоборот — спасибо. Действительно — размечтался… мужское, понимаешь ли, самолюбие — как же, женщине можно, а мне… да и по человечески… все мы мечтаем о власти, а об ответственности знать не знаем… трепимся по этому поводу, правда, много — ну, по неизбывному людскому лукавству… а ты мне — сразу… хотя… ты ведь, Оля, теперь, наверно, не женщина?.. и даже — не человек?..

— Понимаешь, Серёжа, — Ольга замялась, подыскивая слова для ответа на этот очень непростой вопрос, — … как Ольга — я вполне женщина и вполне человек. А вот как психосимбиот Ольга 47 — действительно… даже если все мои необычные способности и возможности оставить в стороне, а взять только одно сознание — не совсем человек… или — совсем не человек… не знаю… но и как просто Ольга, если задуматься — очень неоднозначно… я ведь с Сорок Седьмым неразрывно связана…