Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

Мучительный для Фиксатуры (из-за неизвестности и боли в руках и ногах) путь во тьме закончился за час до рассвета — в той самой роще, в которой позавчера неприобщённый юноша кощунственно осквернил землю кровью мужчины. И, чтобы умиротворить Невидимых, эту кровь требовалось смыть кровью жертвы. И для того, чтобы задобрить разгневанный дух Кайхара, тоже требовалась людская кровь. И не только кровь, но и плоть. Ибо первые сорок дней душа новопреставившегося в Горней Обители богов и предков не могла ни охотиться, ни ловить рыбу, а питалась только тем, что ей в виде жертвоприношений доставляли — отчасти из солидарности, но более из страха перед обретённым мертвецом могуществом — трепещущие соплеменники.

В роще пленника развязывать не стали — мало того, что силён и опасен с виду, ни в коем случае не следовало забывать о его возможных колдовских способностях! — а, сняв с шеста, за крест накрест стянутые сыромятным ремнём кисти рук подвесили к толстой ветке стоящего на отшибе дерева. И разожгли костёр. И Григорий Мирошниченко наконец-то смог разглядеть своих похитителей. Чёрт побери! Совершенно голые мальчишки! Его, в самых свирепых драках умеющего постоять за себя матёрого уголовника, оглушили, сцапали и уволокли мальчишки! По виду — десяти, одиннадцатилетние! Голые, но вооружённые луками и копьями с костяными наконечниками — бред какой-то! Чтобы эти сопляки могли справиться с взрослым мужчиной?! Оглушить, пленить, а после его, почти стокилограммового мужика, Бог знает сколько километров тащить в темноте по лесу? И вообще — откуда они взялись? Эти юные монстры? И почему — голяком! — не мёрзнут? Ведь сейчас вряд ли больше шести, семи градусов тепла. А им — хоть бы хны! Стриптиз, понимаешь ли — детская порнография!

Однако, как Мирошниченко ни старался взбодрить себя, вид этих голых, вооружённых мальчиков заставлял сердце сжиматься от страха, наполняя душу растущим с каждой секундой ужасом. Нет! Это ему только снится! Или мерещится! От сильнейшего удара по затылку он всё ещё не пришёл в себя! А может — пришёл?.. там… и эти голые недоноски действительно — черти?.. ага — черти! Как бы не так! Натуральные дикари! Куда более дикие, чем те индейцы на картинке из детской книжки! И откуда только в наше время такие взялись? Да ещё — белые?! Не чёрные, не жёлтые, а самые что ни на есть белые! Если их причесать, умыть и слегка одеть — обыкновенные кавказские мальчишки. И вот эти обыкновенные мальчишки… что? Что они, черти бы их побрали, собираются делать с ним? Зачем похитили?

Отобранные у чужеземного колдуна магические предметы и притягивали, и пугали — как всё магическое. Но и кроме — своей изначальной непохожестью ни на что, знакомое Речным Людям. Даже, казалось бы, обыкновенный нож был явно волшебным — сделанным будто бы из непрозрачного льда: блестящим, звонким, необыкновенно острым. Однако — не хрупким. В отличие, скажем, от вставляемых в деревянные основания осколков кремния или обсидиана. Которые тоже бывают острыми, но требуют бережного и умелого обращения: стоит только неправильно надавить при резании и — хрусть! Заменяй другим. А этот — нет: с лёгкостью перерезает толстые ветки — не боясь ни зажимов, ни перекосов! А когда Иркат попробовал — сначала легонько, а затем всё сильнее — острым концом втыкать его в мягкий ствол тополя, результат превзошёл все ожидания! При сильном ударе необыкновенное лезвие в мягкую древесину вонзалось едва ли не на ладонь! Да если у каждого из колдунов-пришельцев окажется хотя бы по одному такому ножу — для Речных Людей это немыслимая удача! Если не в битвах, то в торговле с падкими до всяких диковинок Жителями Побережья.

Следя за манипуляциями голых мальчишек с отобранными у него вещами, подвешенный за руки Григорий Мирошниченко отчётливо понимал: это его единственная — и последняя! — надежда. Сейчас вот, после всестороннего знакомства с никогда ими не виданным стальным ножом, кто-нибудь столь же пристально заинтересуется автоматом — о котором эти дикари, в отличие от ножа, наверняка вообще не имеют никакого понятия! — станет его вертеть в руках, нечаянно снимет с предохранителя, нажмёт на спусковой крючок, и… автоматная очередь на голых мальчишек произведёт очень даже не слабое впечатление! Особенно — если кого-нибудь заденет. Но и в любом случае — грохот, вылетающий из ствола огонь, отдача оружия — вряд ли тогда на владеющего громом и молниями колдуна эти голые черти осмелятся поднять руку! Мечты, мечты… Не только до автомата, но даже до фонарика, зажигалки, часов и пачки сигарет юные дикари дотрагивались предельно осторожно. Особенно — до часов: которые тиканьем и бегом секундной стрелки их, с одной стороны, прямо-таки завораживали, а с другой — внушали священный ужас. И скоро Мирошниченко понял: его надежды напрасны, найденные при нём невиданные предметы вызывают у мальчишек благоговейный трепет — да, но всё-таки не до такой степени, чтобы помешать им убить владельца этих диковин.

Тоска всё сильнее сжимала сердце Григория, и когда похитители наконец-то обратили на него внимание, заговорив на тарабарском наречии, Мирошниченко почувствовал, что, не имея возможности объясниться, сейчас он умрёт — и завопил от смертельного страха ещё до того, как в его тело впились кремнёвые лезвия и вонзились острые зубы свершающих священное жертвоприношение мальчишек.

Узнав об исчезновении часового, чеченец Шамиль не удержался от русского мата, обозвав пропавшего Мирошниченко двумя очень нецензурными словами, и объявил боевую тревогу: разнежились, понимаешь, в заповедном лесу! Разбили палатку, нажрались запрещённой водки и дрыхнут без задних ног! А второй часовой — он что? Так-таки ни черта не слышал?

Вторым часовым — у входа в палатку — был, по счастью, Гасан, оправданиям которого командир поверил. Или сделал вид, что поверил — всё-таки двоюродный брат, а, не имея достаточных оснований, поднимать руку на родственника…

(Вообще-то, если в данной ситуации кто-то и заслуживал наказания, то, в первую очередь, сам Шамиль — после случившейся пертурбации именно он не проявил должной осторожности, в незнакомом лесу расположившись, будто в родном ауле! — но когда это, где и какой командир признался бы подчинённым в своей вине?)

Палатку, конечно, немедленно свернули, и, выставив две пары часовых, до утра перекантовались в «джипах» — ничего тревожного за остаток ночи более не произошло. При солнечном свете лучший в их отряде следопыт Марат, внимательно осмотрев ближайшие окрестности, пришёл к выводу, что стоявшего на часах Мирошниченко, скорее всего, похитили: в сухой прошлогодней траве остался заметный след от увлечённого в лес тела. Который метров через пятьдесят обрывался — дальше оглушённого Григория унесли то ли на руках, то ли на носилках. Что сильно осложняло дело: Марат, к сожалению, не был ни Чингачгуком, ни Дерсу Узала и мог различать только отчётливые следы, которых на подстилке из опавших листьев практически не осталось. Разве что там, где почва была помягче, просматривались бесформенные вмятины от ног похитителей, приведшие Марата к широкому ручью и далее потерявшиеся — враги оказались предусмотрительными, ничего не скажешь. Пройдя вверх и вниз по течению метров на триста, Марат убедился, что отыскать место, где похитители вновь вышли на берег, он не может и вернулся назад — туда, где они зашли в воду. И здесь следопыта ждал маленький сюрприз: отпечаток босой ноги — не всей ступни, а большого, указательного и среднего пальцев — у самой кромки быстро текущей воды, на крохотном кусочке ни травой, ни листьями не прикрытой почвы. Судя по размерам — принадлежащий подростку.