Геннадий Дмитриев - Настоящая работа для смелых мужчин

— Нормально, — кратко ответил Рудольф.

— Кочевники не беспокоили?

— Да, куда им, с таким отрядом охраны они к нам не сунутся. А у вас что? Чем опечалены?

Мы рассказали все о наших находках, и о том, что мы думаем по этому поводу.

— Да, — сказал Рудольф, — вопросов больше чем ответов.

— Ну, ответов, по правде говоря, вообще никаких, одна надежда на расшифровку записей, они должны что-то прояснить, — ответил Николай Иванович.

— Так, сколько у нас времени до темноты? — спросил он, и тут же сам себе ответил. — Часа два есть. Нужно собираться, лететь домой, еще успеем кружок над монастырем сделать, посмотрим ту площадку, что немцы на карте обозначили.

Пока мы собирали палатку, упаковывали вещи и снаряжение, Рудольф уже подготовил самолет к полету и запустил двигатель. Опробовав его на всех режимах, он доложил, что самолет к взлету готов. Я занял свое место за штурвалом.

Мотор ровно работал на малых оборотах, внося спокойствие и уверенность в наши, растревоженные души. Я развернул самолет, намечая ориентир для взлета.

— Взлетаем! — сказал я Жан Полю, сидящему в кресле второго пилота.

Он двинул рычаг управления двигателем вперед, мотор взревел, и я отпустил тормоза. Машина рванулась вперед, набирая скорость, земля чуть качнулась под крылом, и стала постепенно отдаляться. Подтянув штурвал на себя, я перевел самолет в набор высоты. Набрав пятьдесят метров, я развернулся в сторону вершины, у которой находилось загадочное капище эльмов, или монастырь.

Вскоре мы очутились у цели, площадка хорошо просматривалась с воздуха, и была вполне пригодна для посадки Ан-2, но я все же решил снизиться, и пройти над самой площадкой, Николай Иванович по секундомеру засек время пролета, для определения длины. Сделав нехитрые вычисления, он сказал:

— Шестьсот двадцать метров, небольшой уклон, вполне походящая площадка.

— Ну что, идем домой? — спросил Жан Поль.

— Да, — ответил я, разворачивая самолет на обратный курс.

Мы возвращались, определяя маршрут по карте, найденной в упавшем «Юнкерсе». Теперь у нас было три полетных карты: своя, подготовленная еще при высадке экспедиции профессора Мальцева, и две немецких: найденная на покинутом аэродроме, и та, что была в потерпевшем катастрофу «Юнкерсе».

— А все же есть ощутимая польза от наших поисков, — сказал я Николаю Ивановичу, — теперь у нас уже две немецких карты, и маршрут проложен почти туда, куда надо.

— Предпочитаю пользоваться своей картой, — пробурчал в ответ Николай Иванович, — она хоть и снята на четыре тысячи лет позже этого времени, но рельеф местности не изменился.

Солнце клонилось к закату, но еще высоко висело над горизонтом в чистом, безоблачном небе, отражаясь от вод Синей реки, оставляя блики на стеклах кабины. Долина Синей реки во всем своем великолепии плыла под крылом. Но вот и сама река, блеснув синевой отраженного неба, исчезла из вида, и только ковыльная степь, по которой бродили кочевые племена, расстилалась под нами. Вскоре и она осталась позади, начались густые, дремучие леса — земли свангов.

Солнечный диск уже совсем низко висел на лесом, когда наш Ан-2 приземлился на небольшой площадке возле селения. Я выключил двигатель и откинулся на спинку сидения, хотелось спать. Ныли ноги, натруженные долгим переходом, ломило плечи от многодневной тяжести рюкзака, усталость растекалась по всему телу, не было даже желания вставать из-за штурвала, вот так бы и уснуть. В кабине было тихо и тепло, и я почти задремал, и вздрогнул от неожиданности, когда голос Жан Поля грянул над самым ухом:

— Вставай, пошли! Ты что, в самолете спать собрался?

— А хотя бы и так, чего кричать в самое ухо?

Мы вышли, и направились к селению, нас никто не встречал, хотя наверняка все видели, как приземлился самолет. Но входить в селение нам было нельзя. После долгого, трудного пути, особенно после посещения чужих земель, или после боев, прежде чем войти в селение, нужно было обязательно смыть с себя все зло, которое могло пристать по дороге. Баня, стоящая на окраине села, и построенная именно для этих целей, уже была натоплена, над крышей вился дымок. И хотя поблизости никого не было, мы знали, что нас ждут, кто-то успел растопить баню, наверняка в селении уже был приготовлен ужин для нас, но ужин потом, первым делом баня.

Баня с веником и парной хорошо снимает усталость, бодрит, смывает и пот и пессимизм, и ты понимаешь, что все-таки жизнь прекрасна, что бы ни случилось. Чем бы ни объяснялась эта древняя традиция, но она была хороша — жаркая баня после трудного пути.

Уже сиреневые сумерки сгустились над лесом, когда мы вошли в село. Нас ждали. За ужином Актар никого ни о чем не расспрашивал, все делали вид, что просто вернулись с небольшой прогулки, и не более. А нам не терпелось рассказать профессору Мальцеву обо всем, что мы видели. Конечно, после ужина Ждан во всех подробностях доложит Актару обо всем, но произойдет это наедине, с глазу на глаз. Видимо и Актару хотелось поскорее услышать от проводника подробный отчет, так же как и профессору от нас, но спешить с ужином было не принято.

На первое подали щи с грибами, заправленные сметаной, на второе пшеничную кашу с мясом, и на третье кисель из лесных ягод. Ели молча, разговаривать во время еды у свангов считалось дурным тоном. Принятие пищи — это такой же ритуал, как и общение с богами. Перед тем, как начать есть, нужно поблагодарить богов за ужин, попросить благословения. К богам обращался тот, кто возглавлял стол, остальные слушали молча его молитву. До того как глава стола не начнет есть, никто не имел права прикасаться к пище. Покончив с первым блюдом, никто не мог приступить ко второму, пока этого не сделал глава стола.

После ужина Валера Матвеев и доктор Архангельский, прихватив ноутбук профессора, вместе с Рудольфом направились к стоянке Ан-2, чтобы подключившись к бортовой сети, заняться расшифровкой найденных в разбившемся «Юнкерсе» документов. А мы с Николаем Ивановичем и Жан Полем принялись подробно рассказывать профессору обо всех наших приключениях и о, найденном в сейфе разбитого самолета, кристалле.

Выслушав нас, взяв в руки кристалл, и наблюдая за игрой света на его гранях, профессор Мальцев сказал:

— Помните истории знаменитых алмазов? За каждым из них тянется кровавый след загадочных убийств.

— Стремление к обладанию богатством всегда порождало кровавые драмы, — ответил я.

— Богатство? Скажите, о каком богатстве может идти речь, если владелец хранит сокровище в сейфе, не имеет даже мысли о том, чтобы его продать, и лишь иногда позволяет себе любоваться его красотой, при этом подвергает себя смертельной опасности? Разве это богатство? Его нельзя носить в качестве украшения, для этого всегда пользуются искусными подделками, его нельзя выставить на видное место — это опасно. Его нельзя никому показывать — это тоже опасно. Его можно только держать в сейфе! Так в чем же суть? Для чего, скажите, многие стремятся обладать редким камнем?