Геннадий Дмитриев - Настоящая работа смелых мужчин

Когда состояние оцепенения прошло, и ко мне вернулась способность соображать, меж нами завязался разговор. Я рассказал ей свою историю, умолчав о видении, преследовавшем меня, слишком похожа она была на ту женщину, что впервые взглянула в мои глаза через забрызганное дождем стекло. Как оказалось, ей тоже довелось пережить авиационную катастрофу. Она была стюардессой, ей одной удалось остаться в живых.

Самолет прибыл из заграничного рейса, и направлялся на авиазавод для производства плановых регламентных работ. Пассажиров в том рейсе не было, из стюардесс летела только она. На взлете, после уборки механизации крыла 18 18 Механизация крыла — закрылки, предкрылки, уменьшающие посадочную и взлетную скорость. , стабилизатор вместо того, чтобы переложиться к нулю, стал на кабрирование 19 19 Кабрирование — положение самолета при наборе высоты. , самолет задрал нос, свалился на крыло, потерял скорость и упал. Что-то отказало в автоматике управления, пилоты уже ничего не смогли сделать.

— Когда самолет только начал падать на крыло, я еще ничего не поняла, — рассказывала она. — Только подумала, что слишком рано они начали разворот, и голос командира, спокойный такой, ровный: «Анечка, пристегнись, мы падаем». Представляете, они уже знали, что самолет падает, и что сделать уже ничего нельзя, а голос ровный такой, спокойный, будто бы мы на посадку заходим.

— Он не хотел Вас пугать, панический страх парализует.

— Да, теперь я это понимаю, они знали, что у меня во втором салоне есть шанс выжить, я пристегнулась, это меня и спасло. А потом я потеряла сознание, когда очнулась, все вокруг горело, и я никак не могла выбраться из самолета. Я кричала, молила о спасении. Это был ужас! Ужас! Хотелось жить! А вокруг огонь, огонь! Потом спасатели подоспели и вытащили меня.

Она прикрыла лицо рукой, опустив голову вниз.

— Успокойтесь, все уже позади, — сказал я.

— Да, конечно, но я только недавно смогла разговаривать, до этого я молчала, там, в самолете погиб мой муж, он был штурманом. Обычно мы не летали вместе, в одном экипаже, а тут…

Она вновь смотрела куда-то вдаль, сквозь меня, как в первый раз, но слезинка, застывшая на ее щеке, напомнила мне образ той женщины, явившей в ненастной осенней ночи. Я хотел спросить, не она ли это была, но не знал как. И вдруг где-то в моем воображении, возникло видение той самой женщины, Она молила меня взглядом не говорить ничего о ней той, другой, сидящей напротив. И я промолчал. Я молчал, и смотрел на ту, что сидела напротив меня; неуловимый, печальный образ моих видений растаял в вечерней мгле.

— Доктор Вагнер действительно делает чудеса, — сказала она, — он вернул меня к жизни.

— Не так все однозначно насчет доктора Вагнера.

— Возможно, методы его и жестоки, после авиакатастрофы попасть под трамвай — это слишком, но потом что-то изменилось во мне, я стала другой, опасность уже не приводила к оцепенению, как тогда, когда трамвай первый раз сошел с рельс. Теперь я знаю, что снова буду летать, это все благодаря доктору Вагнеру.

— Он сам занимается Вами?

— Нет, мной занимается доктор Розенфельд, но методика-то доктора Вагнера, хотя я его ни разу и не видела, но все равно ему благодарна.

— Не спешите его благодарить, — мрачно произнес я.

— Но почему? — она уставила не меня полный удивления взгляд.

— Я же Вам говорю, что не все так однозначно насчет доктора Вагнера.

Я рассказал ей все, что мне известно о работе клиники, не упоминая ни о докторе Архангельском, ни о ребятах, ни о профессоре Невельском, ни о наших планах.

— Иван Семенович намекал мне, что я могу получить работу за границей, если, разумеется, пожелаю. Я, конечно, могу отказаться, но неужели они сделают мои копии, и пустят их по всему миру? А как же я?

— Не беспокойтесь, с Вами ничего не случится, Вы останетесь той же личностью, что и были, а вот те, ваши копии, будут просто биороботами, без личности, без судьбы.

— Но, надеюсь, со мной они не встретятся?

— Думаю, что нет, об этом позаботятся. Они не встретятся ни Вам, ни Вашим друзьям, и никому их тех, кто Вас знает.

Она молчала, глядя в пространство, осмысливая то, что я ей сказал.

— Ну, что, Вы по-прежнему хотите получить работу за границей?

— А почему бы нет?

— Поймите, что речь пойдет не о работе стюардессой на заграничных авиалиниях. Они готовят Вас для чего-то другого. Думаю, недостатка в бортпроводницах у них нет. Вам предложат что-то, связанное с летной работой, но что-то совершенно не то. Для чего-то потребуется Ваша способность принимать правильные решения в экстремальных ситуациях.

— Да, я понимаю, я и раньше понимала, что мне предложат что-то неординарное, но и еще я понимаю, что за это будут неплохо платить.

— Несомненно, но ведь Вас будут использовать в изуверском, бесчеловечном проекте! Нужно бороться против доктора Вагнера! Нужно что-то делать!

— Бороться? — она посмотрела вдаль, сделала глоток сока, промокнула губы салфеткой. — А зачем? Мир этот не переделать, да мне и не подходит роль героя, способного изменить мир. Герои — одиночки, спасающие мир — это в кино. В жизни все по-другому. А раз изменить мир нельзя, то можно только одно — занять в этом мире достойное место.

На следующий день мы собрались у Коли для уточнения плана действий.

— Ну, что ж, — начал Валера, — мы со Станиславом Викторовичем побывали у входа в каменоломни, там ничего не изменилось, подготовили факелы и спички. Утром был на приеме у доктора Розенберга, пароль не поменялся. Станислав Викторович, Вы говорили с профессором о наших планах?

— Да, говорил. Он согласился, что нужно что-то предпринимать, но уходить с нами отказался.

— Но, почему? Неужели он не хочет отсюда вырваться?

— Он считает себя слишком заметной фигурой, если утром его не окажется на скамейке, это насторожит их, да потом он не слишком хочет менять свой образ жизни, если можно назвать жизнью такое существование.

— Но мы уйдем ночью, или рано утром, когда все еще спят.

— Я говорил ему это, но он не хочет никуда уходить. Считает, что он будет только обузой, и не желает, чтобы из-за него сорвалось наша операция.

Поскольку кабинет доктора находился в том же корпусе, что и мои апартаменты, все собрались в моем номере, и поздней ночью, около двух часов, когда все обитатели этого странного города уже давно спали крепким сном, мы вышли из комнаты, и направились к кабинету доктора Розенберга. Крадучись, мы подошли к двери кабинета. Валера достал, приготовленные заранее, сделанные из куска проволоки, отмычки, и начал возиться с замком. Минуты через две, которые нам показались вечностью, раздался тихий щелчок и дверь открылась.