Кирилл Берендеев - Мир внутри

Нам обоим было уже за тридцать, но мы по-прежнему, продолжали оставаться, что хорошо для молодых ученых, но скверно для членов общества, которым давно пристало нянчить детей; об этом меж нами было много говорено, но лишь в последние дни дело сдвинулось с точки минимальных взаимных энергозатрат к долгожданному экстремуму.

Я прибыл в условленное время, подарив Олечке коробку конфет и букет алых роз. Она немедленно поняла мой довольно дорогой намек и, порозовев, провела в единственную комнатку крохотной квартирки.

Мы где-то с полчаса слушали музыку, а затем Олечка положила голову мне на плечо, я обнял ее, и она мягко заметила, что, наверное, пора. Я немедленно согласился, но некоторое время мы еще подискутировали: разбирать ли постель или уже некогда, и стоит ли сложить одежду хотя бы на стул, ведь ее крепдешиновая рубашка, одетая по случаю, очень мнется, если ее не повесить на плечики. В это время, я, немного отвлекшись, как раз расстегивал ее пуговицы.

Рубашка оказалась единственной вещью, которую удалось повесить, как полагалось. Случилось так, что последующие пункты обсуждения остались безответными. Уже опосредованно я понимаю, это произошло вследствие немотивированного всплеска обоюдной страсти, к которому мы вроде бы и готовили себя, но который завладел нами, разом нарушив все обговоренные прежде пункты.

Помнится, мы повели себя необычно – я бормоча нечто несуразное о достоинствах своей подруги, весьма свирепо сорвал юбку и трусики, сходным образом поступила и она, решительно разбираясь с моими вещами; наша одежда трещала по швам, хаотически разбрасываясь по полу. И все равно мы не успели. Я буквально впился в ее нежную грудь, покусывая соски и глухо при этом рыча; Олечка же, отбросив свойственную ей прежде неловкость, вскрикивала и стонала при каждом погружении моего достоинства в недра средней части канала шейки матки так, что слышали соседи. Я не сразу заметил, что она царапает мою спину коротко стрижеными ноготками. В это же время, помнится, я попеременно, вцеплялся то в ягодицы, то в груди, отчего Олечка царапала меня отчаянней и вдобавок колотила пятками по щиколоткам, стремясь помочь мне проникнуть глубже в нее. А затем, она вскрикнула протяжно, во весь голос, я следом взревел. После чего мы надолго замерли, приходя в себя.

Я первым нарушил молчание.

– Это удивительно, – пробормотал я в полузабытьи, освобождая Олечку от тяжести своего тела. – Это как лавина… маленький камешек падает с горы, попутно задевая другие, их становится больше, лавина нарастает, подминая все на своем пути, сметая преграды и увлекая за собой. А затем она срывается в пропасть, в полет, длящийся и мгновение и вечность, с грохотом обрушивается в пропасть и…

Олечка неожиданно насторожилась.

– Постой, что ты сказал? Повтори, пожалуйста, – ее глаза разгорелись, но это была страсть иного рода, ту, что я встречал у нее прежде, в лаборатории. Я послушно повторил, и Олечка, не дослушав до конца, проворно повернулась на живот, потянувшись – у меня даже сердце заныло при этом зрелище – к тумбочке, достала блокнот и ручку и, включив ночник, стала быстро что-то записывать. Я не выдержал и потянулся к ней, целуя бархатистую кожу спины, но Олечка продолжала сосредоточенно писать, мои попытки отвлечь ее от странного занятия были безрезультатны.

Наконец, она повернула голову. Встретилась глазами с моим голодным взглядом. Догадалась.

– Знаешь, если ты все еще хочешь, я не возражаю.

– А ты?

– Подожди минутку. Я сейчас. Только закончу свои мысли…

Пришлось подождать. Олечка все писала – закончила первый лист и начала второй. Затем третий, четвертый. Я приподнял Олечкин таз и вошел в нее, чувствуя себя гостем в покинутом хозяевами доме, который был любезно доверен мне на время. Записывать ей стало неловко, но она, не выказывая тени недовольства, старательно выгнулась. Кажется то, что я проделывал за ее спиной, только больше устремляло Олечку к творческому экстазу. Про меня она будто и забыла, продолжая записывать, и гася свободной рукой колебания возмущаемого тела. Эта непривычная отстраненность и место приложения моих сил возбуждало и меня и ее все сильнее. Мы кончили одновременно. Олечка снова вскрикнула, и уже непонятно, отчего: наслаждение плоти нес в себе ее вопль или восторг чистого разума. Извернувшись, она вернулась в мои объятия.

– Тебе понравилось? – нерешительно спросил я.

– Ты бесподобен, – прошептала в упоении она. – Ты… просто чудо. Ты описал картину создания вселенной, так просто, словно видел ее воочию. То, что ты говорил о лавине, помнишь…. А ведь все это легко укладывается в известные нам каноны физики. Вот представь себе некое первичное поле, назовем его инфлатронным, в котором случайным образом возникают и исчезают разного рода флуктуации. И среди них появляется одна, чья однородная конфигурация имеет размер 10 -27 сантиметра, тот, при котором могут действовать законы нашей вселенной. Сразу после возникновения такая флуктуация начинает стремительно разрастаться, – покатилась твоя лавина, – а инфлатонное поле, естественно, стремиться занять энергетический минимум, то есть, поглощается флуктуацией, собирается в этот ком. Процесс разрастания, как показывают мои наспех сделанные расчеты, должен занять не более чем 10 -35 секунд, при этом размер вселенной составил бы сантиметр. Инфлатонное поле достигло бы своего минимума энергии, зато вселенная обладала бы кинетическим максимумом. В этот момент начинается ее разогрев и, – хлопок в ладоши, заставивший меня вздрогнуть, – Большой взрыв. Наша вселенная родилась!

Олечка восторженно поцеловала меня – в щеку; на этом наше свидание оказалось законченным. Я поднялся, медленно одеваясь, она снова занялась расчетами, чтобы «уточнить время и размеры, это быстро, а после выпьем шампанского – если оно не выдохлось с восьмого марта, надо же отпраздновать». И она снова погрузилась в исчерканный блокнот, изредка поглядывая на меня с блаженной улыбкой.

Что ж, я устроил этот Большой взрыв и, как сторонний наблюдатель, в его развитии не принимал никакого участия – если не считать церемонии бракосочетания, прошедшей осенью. А остальное: грант от министерства, собственная лаборатория в НИИ, симпозиумы, конференции и теория, названная в ее честь, – все это прошло мимо меня. К тому же я был занят воспитанием нашего сына.

Так что конец вселенной пока остался неопределенным.

Вначале внизу что-то стукнуло, затем послышалось странное шебуршание. Народ, столпившийся на смотровой площадке, расположенной невдалеке, ахнул, шум многотысячной толпы проник и сквозь наглухо закрытые окна. Капитан-командор вздохнул и выглянул наружу. Сквозь толстенные стекла корабля видно было мало, не причина беспокойства собравшихся, тем не менее, он выяснил. Капитан вытер капли пота со лба. Ничего особенного не произошло, ему это стало ясно тут же.