Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

Утром я сел за записи на полчаса и не заметил, как клюнул носом и проспал часа полтора, опустив голову на стол. Ребята уже ушли в маршрут. Спохватившись, стал собираться и я. До контрольного срока возвращения оставалось часов семь, не больше, и я решил пройти вдоль западного, открытого к леднику Блейклок края котловины, не поднимаясь на горные склоны. Значительную часть подковообразного хребта, огибающего котловину, я уже обошел, но оставались детальные работы на самой морене и отбор проб.

Не спеша, глядя под ноги, в сдвинутых на лоб солнцезащитных очках я брел по каменистым кочкам, всматриваясь в бесконечные гряды валунов.

Валуны, валуны… От их обилия рябило в глазах. Вот пёстрые, формой похожие на гигантские тыквы древние конгломераты. Раньше в других районах Антарктиды мне почти не приходилось встречать эти породы, зато здесь они попадаются часто. Галька, из которой состоят эти валуны, хорошо окатанная, яркая: кирпично-красная, светло-серая, порой голубая. Образовалась она в быстрых водных потоках, которые текли здесь более 500 миллионов лет назад. А вот плоские, похожие на матрасы глыбы темных глинистых сланцев. Одну такую гигантскую глыбу, размером два на три метра, со свойственным ему рвением разрабатывает близ лагеря Игорь. В ней на сколах попадаются отпечатки трилобитов — редкая для этого района палеонтологическая находка. Обнаружил ее совершенно случайно наш радист Дима, облюбовавший приметный камень для собственных хозяйственных надобностей.

Попадаются в морене и обломки мрамора, чаще серого, но иногда светлого, даже с розовым изломом. Но вот что интересно: нигде на этих валунах нет поселений лишайников. И сама поверхность валунов не слишком выветрена. На ней почти нет форм ячеистого выветривания. Все говорит о том, что ледник отложил этот материал здесь, на западном краю котловины, сравнительно недавно, не более нескольких десятков тысячелетий назад, иначе валуны под действием антарктического солнца, мороза и ветра подверглись бы зримым изменениям.

Дойдя до края котловины, где она граничила с длинным навеянным ледником, я стал подниматься вдоль его края, фиксируя с? помощью барометра высоту и отбирая пробы. Я увлекся наблюдениями, взгляд мой все время был устремлен вниз, как у грибника, и, когда наконец остановился передохнуть и, подняв голову, осмотрелся, то с удивлением увидел, что внизу, над ледником Блейклок, и у самой вершины горы Провендер клубятся, казалось, танцуют, то возникая, то рассеиваясь, клочья кучевых облаков. А с севера на котловину и наш лагерь наступала плотная полоса облачности. Края ее беспрестанно смещались, порой пульсировали фонтанчиками вверх или выбрасывались вперед длинными языками. Казалось, это была какая-то живая, одухотворенная масса. Приближение ее невольно вызывало беспокойство. Через час район лагеря был словно проглочен облаками, вскоре задернуло и вершину горы Провендер. Облачность неуклонно подбиралась ко мне. Тут я заметил на склоне навеянного ледника красную фигурку Эда — он торопился, спешил вниз, к дому. Мне оставалось еще подняться на ближайший моренный уступ и отобрать там пробы, чтобы не идти сюда еще раз специально за этим.

Через полчаса я закончил работу. Облачность теперь была совсем рядом. Казалось, среди валунов резвилась тысяча выпущенных из бутылей джиннов. Сделав несколько снимков клубящихся облаков, я поудобнее поправил рюкзак и повернул к лагерю.

Спустя несколько минут темные облака окутали все вокруг, и видимость практически исчезла. Сквозь мглу проступали лишь камни на несколько метров вперед, но, когда я выходил на снежник, окунался как будто в молоко. Выручало солнце: бледное пятно его все же обозначалось на небе, и я шел, устойчиво держа его чуть слева — в этом направлении должен был находиться лагерь.

Порой, когда приходилось пересекать большие снежные поля, казалось, что я уже вышел за пределы морены, иду где-то далеко по леднику, вот-вот могут появиться трещины и надо скорее поворачивать назад, к спасительным валунам. Но я сдерживал себя и шел выбранным направлением. Был момент, когда видимость немного улучшилась, и я увидел в просвете облаков в стороне от курса две палатки. Они виднелись столь явственно, что я чуть было не свернул туда, так заманчиво рисовались их темные купола. Не иначе как снежная королева искушала меня, приглашая в свои чертоги. Я увеличил темп и, когда из мглы возникли бочки, где обычно заправлялись наши вертолеты, вздохнул с облегчением.

Пятью минутами раньше в лагерь пришел и Эд. Он сделал небольшой круг, но также нашел палатки. Ребята уже встречали нас. Володя с Игорем вернулись еще до того, как на лагерь наползли облака. Ребята были уверены, что мы вышли на их выстрелы, — время от времени Дима с Игорем палили из ракетниц, но мы ничего не слышали: плотный туман поглощал звуки, как губка.

После маршрута все с удовольствием пили чай. Эд сидел с поцарапанным носом (когда отбивал образец, от скалы отскочил острый осколок). Нос у Эда вообще примечательный: большой, длинный, нависающий над верхней губой и усами. Усы у Эда черные, щегольские, бороду же он не носит, каждое утро бреется. Лишь нос его вечно подводит. Очевидно, работа на холоде дала себя знать — у Эда хронический насморк. А теперь вот в довершение всего у него на носу царапина и запекшаяся кровь. Но Эд на эти мелочи абсолютно не реагирует. На лице его неизменное флегматичное выражение. Поев и пожелав всем доброй ночи, он устраивается в палатке за столом. Не торопясь, методично документирует свои образцы; весь пол у нас завален ими.

Ребята после ужина уселись играть в диковинную игру, все необходимое для которой смастерил Дима. По специальной, выпиленной им из фанеры доске с дырочками перемещаются фишки. Ходы определяются броском пары игральных костей, тоже мастерски изготовленных нашим умельцем. Игра, судя по поведению участников, весьма азартная; каждый ход сопровождается шумными комментариями и специфической терминологией, как-то: «Заряжай», «Скок», «Опа»… Играть в нее могут четверо, как раз полный состав командирской палатки.

Снаружи клубится туманный сырой воздух, температура понизилась до -8°. Доска, к которой прикреплен наш умывальник, обледенела. Собравшись умыться, я тщетно пытаюсь поднять носик умывальника. Резкое движение — умывальник вообще развалился.

…Просыпаюсь от гула, но это не самолет. Устойчивое завывание, хлопанье и подрагивание палатки производит сильный ветер, скатывающийся сверху, с горы Провендер. Сбоку по снежнику несется шлейф снежной пыли. Когда выходишь из палатки, от плотного воздушного потока спирает дыхание. Но ветер, хотя и резкий, неожиданно теплый. Действительно, температура прыгнула вверх до рекордной отметки плюс 5°! Это у нас первый случай такого резкого потепления. Пурга и повышение температуры грозят нанести ущерб разнообразному лагерному снаряжению и продуктам, сложенным у палаток. Поэтому в спешном порядке закрываем ящики брезентом, склад с продуктами изолируем от теплого воздуха фанерой и сверху присыпаем снегом.