Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

Днем я готовлю обед. Диме и Виктору за эти дни кухня порядком осточертела. Варю суп из баранины, жарю морского окуня к отварной картошке. Хотя кулинарного техникума я не кончал, по опыту знаю, что все получается, если берешься за дело с желанием и хорошим настроением. Важно только суметь нейтрализовать Игоря: ему, как человеку темпераментному, не сидится на месте, он все время порывается помочь, беспрестанно советует и уже дважды пытался посолить посоленный мной суп. В конце концов я убеждаю его, что ветер ослабел, немного прояснилось, стала видна гора Провендер и он сможет наколоть из лежащей рядом с лагерем глыбы сланца еще несколько десятков прекрасных образцов с отпечатками трилобитов. Я прошу один из них обязательно презентовать мне, и он, вполне удовлетворенный таким интересом к его любимому делу, одевается и, вооружившись молотком и зубилом, уходит.

Тогда и Эд, хотя все пытаются отговорить его, собирается в маршрут на ближайший горный выход, откуда в случае ухудшения погоды можно легко вернуться. Ветер действительно почти прекратился, но тяжелый влажный туман снова заволакивает все вокруг. Эд не успевает отойти и на полкилометра, как видимость резко ухудшается. Дима выходит и дает красные ракеты. Нет, не удастся Эду сегодня поработать. Летят мокрые, липкие снежинки. На темном пологе палатки они моментально тают, ручеек по брезенту затекает к нам под раскладушки. Тоска зеленая!

Вдобавок на ракетные сигналы Димы прибегает разъяренный Игорь с зубилом и орет на нас: «Чего палите, не даете человеку работать!» Утихнув, он дарит мне сланцевую плитку с отпечатком трилобита размером с трехкопеечную монету. Уверяет, что точно такие же «чудовища» обитали в начале палеозойской эры у нас в Сибири.

Пока еда готовится на плите, иду выбросить ведро с кухонными отходами. Для помойки у нас отведено специальное место, дабы не загрязнять «окружающую среду». Там меня уже ждут, покрякивая, две большие бурые птицы. Это семья поморников, которые в последние дни стали регулярно наведываться в наш лагерь. Поморники — разновидность полярных чаек — совсем неплохо чувствуют себя рядом с человеком и порой совершают с экспедициями далекие и опасные путешествия. Известно, например, что эти птицы сопровождали первоисследователей Антарктиды в их походе к Южному полюсу. Отмечен даже случай прилета поморника на нашу внутри-континентальную станцию Восток. Ну а на прибрежных станциях поморники летом постоянные квартиранты. Свободную охоту, смелый поиск и разбой в колониях пингвинов и буревестников они променяли на пассивное ожидание у мусорных куч. Стоило появиться в горах Шеклтона нашему лагерю — и к нам встала на довольствие семья поморников. Вначале птицы были очень недоверчивы и улетали сразу же, стоило выйти из палатки, но теперь уже вполне освоились. Отъевшись на казенных харчах, они заметно отяжелели и отлетели немного в сторону, лишь когда я подошел к ним почти вплотную.

К вечеру непогода вновь разыгралась, ветер загудел, как иерихонская труба. Палатка захлопала, забилась, как птица с подбитым крылом, норовящая вот-вот подняться в воздух. Снег снова стал засыпать валуны. Виктор, измерив скорость ветра, сообщил: порывы до 25 метров в секунду. Вскоре все камни вокруг палаток покрылись белой пеленой. Видимость сократилась почти до нуля. От палаток не отойти — заблудишься. К тому же снег набивается всюду под одежду, облепляет с ног до головы.

Мы сидим и слушаем, как гудит ветер. Он неровный, порывистый. Сначала загрохочет в горах, — значит, приближается очередная волна. Звук доходит первым, а через мгновение обрушивается сам порыв, и палатка вздрагивает, напрягается. Аккомпанемент пурги нисколько не мешает ребятам играть в их фирменную игру. До нас то и дело доносятся их бодрые возгласы: «Скок… заряжай!» — и наконец победный клич «Оп-па!», в котором неповторимо звучит зычный голос Игоря, перекрывает вой пурги и разносится далеко за пределы нашего лагеря.

На следующее утро вылезаем из палатки — вокруг все бело, местность преобразилась. Вся котловина занесена снегом. Под ним погребены и валуны, изучению которых я хотел уделить специальное внимание. Конечно, достаточно одного тихого солнечного дня, и снег на морене растает, но я возвращаюсь в палатку огорченный. Разжигаю газовую горелку и делюсь с Эдвардом своими соображениями о заносах снега. «На скальных обнажениях сейчас тоже не фонтан», — поддерживает мою мысль Эдвард, высовываясь из мешка. Длительное общение с геологами не прошло для него даром и значительно обогатило его словарный запас.

У ребят в соседней палатке после вчерашней бурной игры гробовая тишина. Порывы ветра, хотя и ослабевшего, хорошо Убаюкивают. Пожалуй, и сегодня не придется работать, тем более что в небе, в самом зените, раскинулось хитрое облако, словно нарисованный диковинный цветок с тремя лепестками. Этот трилистник в давние времена, несомненно, толковался бы как вещий знак. ° наши же дни его с успехом можно принять за «летающую тарелку».

Эдвард, накинув куртку, вылезает за порог, смотрит в раздумье на странное облако. Потом прислушивается к тому, что происходит в соседней палатке. Там наша кухня — жизненно важный центр, а аппетит у Эдварда на редкость хорош.

— От них ни слуху ни духу! — грустно констатирует Эд.

— Ничего, — успокаиваю я его. — Сейчас пойду сварю овсяную кашу.

— Овсянка — это хорошо, ее лошади обожают, — веселеет Эдвард.

С утра от голода он в лингвистическом ударе.

Название нашей главной горы, на вершину которой я предполагаю подняться, — Провендер, что в переводе с английского означает «корм, фураж». Это, по нашему мнению, имеет прямое отношение к овсянке, каше «геркулес», которую мы с Эдом, заражая понемногу остальных, поглощаем по утрам.

Днем так и не распогодилось. Дул ветер. Небо было заложено облаками…

Эдвард уже запаковал все свои образцы в специальные двойные мешочки, сделал все необходимые записи и теперь на досуге читает рассказы Станюковича, совершенствуя свои языковые познания. Иногда он обращается ко мне с вопросами: «Скажи, Володя, что такое «хлыщ»? Как это — «облобызать»? Что значит «с жиру бесишься»?» Я в меру своих сил поясняю. Порой делаю попытки поговорить с ним по-английски, мне ведь тоже хочется попрактиковаться. Живу с американцем в одной палатке, стыдно не использовать такую возможность. Не тут-то было: Эд упорно отвечает мне по-русски.

За обедом Дима сообщает последние новости с Дружной. Туда вскоре должен прилететь со станции Мак-Мердо, с другого конца Антарктиды, «Геркулес». Так называется большой американский самолет, используемый нашими коллегами в Антарктиде. На «Геркулесе» к нам прибудет еще один американский геолог.