Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

…Дни стоят погожие, один лучше другого, и мы ежедневно с утра уходим работать. Похоже, что в январе хорошая погода здесь устойчива. Обычно же Антарктида погодой не балует, и мы по прошлому опыту привыкли каждый погожий день использовать для походов. Накопилось много дел и в лагере: нужно вычертить карту, упаковать образцы, наконец, просто не торопясь обдумать увиденное, разобраться в своих поспешных маршрутных записях. Да к тому же и ноги потеряли легкость. Мышцы, как у плохо тренированного спортсмена, побаливают. У меня после двух первых маршрутов их даже сводило судорогой. Спасибо Эдварду, дал мне какую-то специальную мазь. Словом, самое бы время передохнуть, но… стоит отличная погода, не терять же такой день! И снова уходишь в маршрут.

С утра трудно сразу втянуться в рабочий ритм, ощущается какая-то вялость, медлительность. Первые километры, в общем-то наиболее легкие, без крутых подъемов, даются, однако, с трудом. Стоит чуть увеличить темп, и тело покрывается испариной.

Горный хребет, выгнутый наподобие гигантской подковы, окаймляет засыпанную валунами котловину с трех сторон. Я держу путь на юго-восток, как раз к вершине «подковы». Возможно, этот маршрут поможет разобраться, откуда принесено сюда такое огромное количество каменного материала.

Сегодня задул легкий встречный ветер. Нас избаловала штилевая погода, и вот теперь даже такой ветерок кажется неприятным. Несколько часов я пробираюсь среди нагромождений каменных глыб. Ощущаешь себя словно в море среди волн одиноким пловцом. И нелегко разобраться в этом каменном хаосе, понять, каким образом, в какой последовательности создано все это его величеством ледником.

Подкова котловины открыта на запад, с той нижней части, где стоит наш лагерь, основные же ледники движутся сейчас с противоположной, восточной стороны. Но с востока вершину подковы замыкает седловина горного хребта. Правда, она не слишком высока, и, возможно, более мощный ледник в прошлом переползал через нее. Но чтобы решить, так ли это на самом деле, нужно пройти туда, осмотреть гребень этой седловины.

Я отошел уже километров на восемь от лагеря и теперь постепенно поднимаюсь все выше и выше по склону. Вот уже открылся вид на соседние боковые массивы. Один из них имеет характерный двугорбый профиль. Где-то там, внизу, работают геологи. След их снегохода, пересекающий подножия снежников, хорошо виден мне сверху.

Еще несколько десятков метров, и я выхожу на гребень седловины и заглядываю за край гигантской каменной чаши. Передо мной сверкает величественный купол Фукса. Рядом с ним броская, похожая на пень гора Флеттоп — скальный останец с почти отвесными стенами. На его плоскую вершину наши топографы уже забросили с помощью вертолета сборный домик. Там намечено создать радиодальномерную станцию для аэрофотосъемки. Я перевожу взгляд вниз, ближе к подножию гребня, и на склоне узкой, торчащей, как кривой турецкий кинжал, темной горы вижу три маленькие фигурки. Одна из них в красной куртке. Это несомненно наш американец Эд. Две другие, в темных ватниках, — Володя и Игорь. Я кричу туда, в пропасть, слова привета, издаю долгий возглас: «А-а-а!» — и взмахиваю рукой. Так хочется обменяться хотя бы знаком внимания. После долгого одинокого маршрута это почти физиологическая необходимость. Но очевидно, легким моим не хватает той мощи, которая присуща нашему вокалисту Игорю, или просто ветер относит мой голос, ведь расстояние не меньше километра.

Гребень седловины, та самая вершина подковы, попасть куда я так стремился, — выровненный, округленный, словно по скалам прошелся бульдозер. Опустившись на колени, я внимательно, пядь за пядью осматриваю поверхность. На ней кое-где видны мелкие царапины, борозды. Скорее всего это ледниковая штриховка, но в Антарктиде и ветер, несущий частицы песка, способен оставлять следы на поверхности скал. Я прохожу еще несколько метров вдоль гребня. И вот наконец: «Эврика!» На пластах мрамора лежат валуны гнейсов — неоспоримое свидетельство пребывания ледника. Никакие иные силы, за исключением льда, не могли занести сюда эти большие, до полуметра в диаметре, обломки. Теперь ясно, что значительная часть валунов того каменного моря, которое я пересек по пути сюда, принесена с востока. Оледенение в прошлом было в горах Шеклтона более мощным, и лед поступал с востока в котловину. Однако другие потоки льда, огибавшие по глубоким долинам весь подковообразно выгнутый массив, должны были затекать внутрь межгорного понижения и с противоположной, западной открытой части. Таким образом, на определенном этапе своей истории зажатая внутри горной подковы котловина представляла собой как бы ловушку для ледникового материала. Когда оледенение стало сокращаться, приток льда с востока оборвался. Лед в котловине постепенно стал стаивать, и на поверхности сгрудились содержавшиеся в нем обломки.

Когда происходили эти события? Ответ может дать только детальное изучение самой морены: ее рельефа, геохимических преобразований на поверхности валунов и в мелкоземе. Вот почему так необходимы многочисленные пробы моренного материала, которые отягощают рюкзак и обычно вызывают неудовольствие летчиков при погрузке в самолет.

В лагерь возвращаюсь с небольшим опозданием, за что и получаю справедливое замечание от Володи. Ребята уже отужинали и блаженно растянулись на раскладушках. Только радист Дима деловито выпиливает что-то из листа фанеры.

Виктор достает из духовки немного картошки и жаркое и накладывает мне в тарелку. Хмурый вид его никак не соответствует той внимательности, с которой он это делает. К тому же он приготовил чудесный кислый морс из клюквы. Поблагодарив Виктора, я выхожу из командирской палатки и устало бреду к себе. Эд уже дремлет в своем красном американском мешке. Перед тем как последовать его примеру, выхожу умываться и, оглядевшись, застываю в изумлении.

Удивительная облачность легла прямо на поверхность ледника Блейклок. Подобно пелене тумана в болотистых низинах средней полосы России, она залила понижения, а выше над ней, словно верхушки деревьев, вздымаются горные вершины.

Сверкающее антарктическое безмолвие. Ничто не шелохнется. Да и что может шелохнуться в этой пустыне изо льда и камня? Алый флаг на нашей радиомачте и тот бессильно обвис. Казалось, природа спит с открытыми глазами.

Сон был тяжелый, в полудреме я все порывался выскочить из мешка и задыхался. В палатке, несмотря на выключенную еще с вечера газовую горелку, казалось душно. То ли штиль и незаходящее солнце способствовали этому, то ли стало падать атмосферное давление, а скорее всего просто накопилась усталость после ежедневных маршрутов, и от этого была тяжелой голова и поламывало суставы ног.