Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

У старика часто болели ноги, вот он поверх вьюков и садился; гора получалась, с боков вьюки на крючья навешаны, выше — тюки с продуктами, спальные мешки, все накрыто палаткой и перевязано вьючной веревкой, только голова впереди и хвост сзади торчит; на верх этой горы еще и Архип Петрович взобрался. А лошадка тянет. На переправах через реки Архип Петрович с вьюков не слезал и больные ноги повыше на конскую шею устраивал. «Ему, — говорит, — под грузом лучше, течением не снесет!»

Со стороны смотреть — отчаянное это дело; как только две другие лошади перебрались, старик бодро кричит напарнику, который под уздцы Мазая держит: «Пуща-а-ай!» Мазай ногами перебирает, не хочет от компании отстать, да напарник Архипа Петровича (совсем мальчик, школьник) оробел что-то и повод не отпускает: «Архип Петрович, т-того, захлебнется, н-н-е спеша, может?» «Пу-у-щай!» — раздается в ответ. Теперь глаза закрывай, у кого нервы слабые. Мазай зубами на ходу — щелк! — и с размаху в воду — бу-ух! Ноздри повыше держит, только и видно брызги и водяную пыль. Архип Петрович с трубочкой своей, как шах на слоне, восседает, а конек вроде подводной лодки. Но нет, удержался на ногах. Двигается гора имущества наискосок к течению, даже против течения забирает; видно, лошадка понимает, как лучше брести.

С другими лошадьми случалось всякое, а Мазай — надежный; ни разу не бывало, чтобы в болоте застрял или течение его сбило. Однажды мы видели, как он пытался перейти мелкий ручей по бревну вслед за Архипом Петровичем. Ходил «таежный корабль» за другими лошадьми самостоятельно. Повод за шею обмотают и пустят, он идет. Если меж двух стволов вьюки не проходят, он голову поворачивает, оглядывается и назад сдает, потом сам проход находит в стороне от тропы и рысцой отряд догоняет.

Бульдозер, что впереди Мазая ходит, другого нрава. Как только вьюки застрянут, силой берет. Нажал и прошел, а вьюки на деревьях оставил; деревцо на пути попадет — не свернет, грудью ломает.

Молодой он и пугливый. Пока караван движется, помощник топографа Володя рябчиков стреляет. Как пальнет сзади, Бульдозер с испуга своего проводника в спину толкает, пританцовывает, тот распластается на тропе в грязи, повернется лицом кверху и… видит конское брюхо. Бульдозер стоит покорно, ждет, когда проводник встанет. «Слушай, — кричит проводник Володе, — сколько ты палить будешь? Добыл ли хоть одну птицу?»

«Да упала вроде…»

«Вроде, вроде… Чего зря палишь?»

И точно, рябчиков весь день стреляет Володя, весь день Бульдозер мальчишку-проводника в грязь толкает, а вечером из одних консервов похлебку варим.

Пигалица слабая, много ли на нее нагрузишь? Мазай надежен — на него точные инструменты и сахар, а на Бульдозера — самое тяжелое: муку, крупу, консервы, мерные ленты, штативы, трубы реперов и другой металл. Лошадь старательная, но груз большой, а опыта маловато. Вот застрял как-то в болоте — дело гиблое: разрезали вьючную веревку, сняли поклажу, отцепили вьюки, что сверху оказались. Один за узду его тянет, двое — за хвост, и он помогает, выбраться хочет; мошка и комары облепили, кровь сосут, а он только больше зарывается, бедняга. Положили бревно, повалили березу — рычагом подваживать. Мы нажимаем на вагу, трясина проседает, Бульдозер кряхтит, бьет головой в болотную жижу, брюхо лишь чуть-чуть приподнимается. Бульдозер тяжко вздыхает. Сделали веревочную упряжь, запрягли Пигалицу и Мазая, давай вытаскивать упряжкой — нет, не получается. Мучились до полуночи — одна голова из трясины выглядывает, тяжело лошадь дышит. Пристрелить собрались. С утра решили еще помыкаться, если живой останется. Поставили палатку — и, не раздеваясь, спать! Утром смотрим: что за чудеса? Все три лошади пасутся. Как он выбрался, так и осталось для нас тайной.

И вот была еще загадка: почему Мазай с Бульдозером не хотели идти впереди, а за Пигалицей хоть куда: по болоту, по льду, вброд через реку. Она шествовала впереди маленького каравана, раз зауздали — шла за проводником куда угодно. Она была единственной «дамой», возможно, этим и объяснялась верная привязанность к ней двух других лошадей; никакими особыми достоинствами Пигалица не отличалась. Архип Петрович говорил, что эта кобыла на ходу куплеты сочиняет, и точно: ходила она, уронив голову на грудь; судя по всему, у нее была натура чувствительная, потому, наверное, и отличалась неудержимой тягой к родному дому. Она уводила лошадей к деревне из любого места тайги, как по компасу, а без нее они на это не отваживались.

Поздней осенью, когда землю припорошило снегом, двух лошадей приходилось поочередно привязывать в лагере, а одна в это время выкапывала из-под снега корм копытами. Предстоял последний большой переход — на базу партии. Когда Пигалицу отвязали кормиться, она сбежала; след вел, конечно, в сторону родного табуна, в деревню. Помощник топографа Володя и Архип Петрович взяли ружье, котелок, немного продуктов (на случай, если придется заночевать) и двинулись за беглянкой. Пигалица дошла до Енисея, спустилась на обледенелый берег. Здесь в сумерках преследователи ее след потеряли. Они принялись готовиться к ночевке, выбрали удобное место, где стояли хорошие сухостойные деревья. Одно Архип Петрович стал валить топором для ночного костра, а Володя спустился к Енисею зачерпнуть воды. Он дошел до края забереги, нагнулся и тут услышал, что сзади шуршит галька. Обернувшись, увидел медведя, который брел к нему. Володя поставил котелок и снял со спины ружье. Ружье было одноствольное, то самое, с которым он охотился на рябчиков. Мы не раз наблюдали, как он приставлял тонкий ствол чуть ли не к хвосту доверчивой птицы — промахнуться было просто невозможно, но вот раздавался выстрел — и, к превеликому удивлению охотника, рябчик, отчаянно вереща, улетал в темный ельник. «Все дело, — утверждал Володя, — в неправильном соотношении пороха и дроби». И он подбирал заряды в течение всего сезона. Короче, ружье было слабой защитой. И тем не менее Володя не растерялся. Спокойно держа ружьишко наизготовку, спустился с забереги в воду и забрел в нее по колено, надеясь, что зверь не пойдет в реку. Но косолапый ковылял по забереге, ревел, поднимался на дыбки и тоже влез в воду. Володя стоял уже по пояс, вода была очень холодной, тело резала шуга, которая шла небольшими полями, но он ждал, прижимая к плечу приклад, не раздумает ли зверь идти на человека. Володя подпустил зверя на четыре метра и выстрелил. Медведь стал взбивать лапами воду и реветь, а Володя бросился по течению, взбежал на берег, к костру. Вдвоем с Архипом Петровичем они держали огонь целую ночь, а на следующий день возвратились в лагерь.

Позже деревенские охотники по нашим рассказам выследили этого опасного зверя и добыли его. Он отошел от места встречи с Володей метров на триста и залег за валежиной, у него оказались выбитыми оба глаза. А причина его злобы в том, что он был ранен в левую ягодицу до встречи с Володей, старая рана гноилась и не давала залечь в берлогу.