Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

Решив не догонять группу, я свернул к морю: оттуда, из-за холма, послышался резкий вскрик, словно чья-то мольба о помощи. В уютной галечниковой бухте расположился, по-видимому, один из наиболее многочисленных гаремов. Я обходил и перешагивал преграждавшие путь тела. Лишь одна самка приподняла голову, чтобы взглянуть на меня. Оскалила клыкастую, алую изнутри пасть, издала урчание и тут же, будто обессилев от этого прилива гнева, опустила голову и закрыла темные, словно лакированные, глаза без зрачков.

Вдоль полосы прибоя прыгали три небольших пингвина, внешне заметно отличавшиеся от тех, которых мне приходилось видеть в Антарктиде. Именно в надежде на такую встречу я и свернул к берегу. И не ошибся: у воды резвились ослиные пингвины — коренные жители Кергелена. Они не образуют больших колоний, но на архипелаге этот вид наиболее многочислен. Ослиных пингвинов считают самыми сварливыми, непоседливыми и раздражительными. Тем не менее в отличие от своих сородичей, мигрирующих с севера на юг в зависимости от сезона, они не покидают острова. Кто знает, как объяснить их тоскливые, пронзительные крики? Что это — призыв, обращенный к соплеменникам, или просто печальная жалоба этой «неудавшейся», как ее порой называют, птицы, которой не суждено подняться в воздух?

Три ослиных пингвина решительно не желали фотографироваться. Они плюхнулись в воду, быстро заработали крылышками и нырнули — только я их и видел! А жаль, в окрестностях Порт-о-Франса пингвинов мы больше не встречали. Возможно, эти птицы не обладают выдержкой и спокойствием тюленей и не любят, когда их тревожат. А станция с ее современным техническим оснащением — постоянный источник беспокойства. И ведь вот еще что: яйца пингвинов — признанный деликатес, а у ослиного пингвина, по мнению знатоков, они самые вкусные. Сейчас острова объявлены заповедником, но ведь в прошлом было иначе. Обер де ла Рю упоминает, что сто лет назад пингвины попадали под выжимной пресс хозяйничавших на островах промышленников: жира в птицах было маловато, но ведь «сырье» всегда под рукой. Иной раз из-за отсутствия топлива тушки бросали в огонь под большими котлами, в которых перетапливался тюлений жир. А на острове Сен-Поль пингвинов использовали в качестве приманки для ловли лангустов. Может быть, поэтому местные пингвины, предки которых испытали на себе ужасы «инквизиции», оказались чересчур уж пугливыми, не в пример своим доверчивым антарктическим собратьям, которые не только не убегают от человека, но, наоборот, с любопытством устремляются к нему.

Воздух на берегу особый — терпкий, насыщенный крепкими йодистыми испарениями. Гниют выброшенные волнами длинные коричневые водоросли. Стебли одних напоминают тонко нарезанные куски кожи, других — темные шнуры, к которым словно для украшения подвешены пузатые, наполненные воздухом колбочки, очевидно играющие роль поплавков.

Я с трудом отдираю одну из плетей для коллекции. На блестящей мокрой поверхности виден рисунок внутреннего строения, похожий на сплетение кровеносных сосудов.

Давно выброшенные на берег водоросли далеко не так привлекательны. Тугие, гладкие стебли утратили блеск и превратились в невзрачные, сморщенные бечевки.

Пока я бродил по пляжу, геологи, достигнув конечного пункта маршрута, повернули назад, и мы встретились. Довольный Ганс показывает янтарные обломки халцедонов. В утешение мне Мишель обещает подарить специально отполированные образцы.

Время в маршруте всегда летит быстро. Близится вечер. А Порт-о-Франс мы еще не осмотрели. Энергично прошагав первые километры по кергеленской земле, все вдруг ощутили непривычную тяжесть в ногах. Ганс, который предпочел нашим резиновым сапогам свои новые туристические ботинки, стал прихрамывать. К тому же начал моросить косой, колкий дождь.

Мы заторопились: чего греха таить, нас не оставляли мысли о жареной крольчатине. Наконец добрались до поселка. Среди рядов строений из гофрированного железа, напоминающих ангары, находились апартаменты Мишеля. Мы оказались в уютном кабинете с большим письменным столом, книжными полками и радиоэлектронными схемами.

Мишель широким жестом высыпал на стол горсть отполированных агатов, их кучка почти мгновенно растаяла: для геологов о лучшем сувенире и мечтать нечего. И у нас есть что подарить на память нашему проводнику: открытки с видами Москвы и Ленинграда, значки, марки, шкалики фирменных напитков. Все довольны. Мишель, тряхнув локонами, предлагает продолжить осмотр станции.

Мы направляемся в центр поселка к зданию «кают-компании». Перед ней просторная площадь, на мачте развеваются два флага — трехцветный французский и наш с серпом и молотом, поднятый в знак уважения к гостям. Неподалеку — традиционный для полярных станций столб с указателями направлений и расстояний до наиболее дорогих сердцу зимовщиков точек нашей планеты. Конечно, здесь Париж, Лион, Марсель, Гавр, есть и Москва и, к удовольствию хромающего Ганса, Берлин. А сама площадь носит имя генерала де Голля.

Около флагштока — любопытная реликвия — видавший виды чугунный чан — напоминание о времени варварского уничтожения морского зверя. В таких чанах вытапливали тюлений жир.

— Это не наш, — поясняет Мишель, — американский.

На первом этаже «кают-компании» — библиотека, различные подсобные помещения. Наверху — просторная столовая с цветными светильниками. Невысокая сцена, усилитель с микрофоном и большой барабан в углу. Что ж, по вечерам здесь можно недурно проводить время. Впрочем, иной раз нет необходимости дожидаться вечера. И сейчас тут шумно и многолюдно: полярники, моряки, русские, французы — все в отменном настроении. Работает бар. Два бородача в белых передниках едва успевают вскрывать бутылки и наполнять бокалы красным вином. Однако запаха жаркого в «кают-компании» не ощущается.

Смакуя вино, которое мы тут же окрестили «бургундским», рассматриваем герб Кергелена на одной из стен. В центре — пингвин, прибрежные скалы, курящийся вулкан и какое-то странное насекомое, отдаленно напоминающее таракана. Два морских слона в боевой позе обрамляют герб, придавая ему законченность.

Что за загадочное насекомое изображено на гербе, мне так и не удалось выяснить. На Кергелене вообще нет вредных насекомых. Комары, мошки — бич нашего Севера — тут отсутствуют. Что касается тараканов, то они могут освоиться где угодно. Я неоднократно убеждался в этом. Но вряд ли изображение этого существа может украсить герб. Скорее всего это был морской рачок или микроскопический клещ, обитающий на скалах.