Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

Он наш храм, наша гордость и, при случае, наше спасение, как это было в войну. А если он храм и спаситель, то и веди себя, как в храме или в доме спасителя.

Однако вернемся на свое болото. Болото — «проклятие», болото — «чума этой земли». Но вспомним лишь то, что большинство наших крупных рек (а сколько малых?) берет начало в так называемых «верховых» болотах. И если их осушают, мелеют реки, сохнут малые речушки и окрестные колодцы, снижается урожай. Потому что болото — резервуар воды на лето, болото — мать облаков и убийца засухи. Один Полесский, один Березинский заповедник погоды не сделают. А болотные камыши могут во многом заменить дерево при производстве дефицитной бумаги. А клюква, собранная с одного гектара болота, в два раза дороже древесины с гектара зрелого, мачтового бора.

Однако что я все о выгоде да выгоде? А закат, догорающий над болотом, а звон кос в косовицу, а вечерние танцы журавлей на болоте? Глядите, скольким животным, птицам и растениям дает жизнь и пристанище это «проклятие»!

Без еды, под наблюдением врача можно жить месяц, без воды — пару дней, без воздуха… Да что там, без него мы не только задохнулись бы, но и замерзли б, умерли от радиации. И вот мы, радуясь «фабрикам дымным», забыли, что уже в этом воздухе и пыль, и пепел от угля и сланцев, и сероводород, и окислы азота. За год на Земле в воздух попадает полтора миллиона тонн пыли только от цементных заводов! А автомобильные выхлопы, а лесные пожары…

Конечно, ты не в состоянии вести борьбу с загрязнением один. Это дело государства: устанавливать аппараты для улавливания пепла, цементной и иной пыли, переводить предприятия на газовое топливо, электрифицировать дороги и дома, делать циклонные топки. Твое дело — подать сигнал, если где-то что-то не в порядке.

Однако существует род деятельности, где ты и один в поле воин. Пусть каждый посадит и вырастит хотя бы одно деревце в год — и вот на борьбу с «дымами» выйдет только в Минске миллион, а по всей Белоруссии — девять миллионов активных зеленых воинов. Воинов, которым мы обязаны тем, что минский, гродненский, гомельский воздух все же чист! Каждый год обеспечь этому зеленому легиону подкрепление — и он одолеет все. Не будь врагом братнему войску, которое вышло защищать твои легкие, твою жизнь.

Совсем мало: только одно деревце за себя, одно за своего престарелого деда и одно — за свое еще несмышленое дитя. И ты обеспечишь деду более здоровую старость, сыну — нормальное развитие, себе — более долгую жизнь. А ее вторично тебе не дадут, на этот счет не сомневайся.

Воюй, где можешь. Потому что это единственная война, которую стоит вести. Сажай деревья у водоемов, не разрешай без надобности валить ни одного дерева, поднимай голос за увеличение срока запрета весеннего лова рыбы, за целесообразность промыслового лова только в конце лета, чтобы успела отнереститься и окрепнуть ценная рыба.

И жалей голосистых пернатых братьев своих, брат «двуногий и без перьев» (по меткому определению Платона). Потому что летом и осенью небо над полями и лесами звенит от пения крыльев.

Наши охотники далеки от того, чтобы, скажем, стрелять щ дрозда, аиста, скворца, чайку, но водоплавающей, боровой, степной дичи куда хуже. Вряд ли в Белоруссии нашелся бы охотник азартнее меня. Пожалуй, не было такого зверя или птицы, на которых бы я не ходил. И вот лет пятнадцать назад, наблюдая за мелиорацией, вырубкой кустарников, лесными пожарами, разгулом браконьеров, я всерьез задумался и решил: ни у кого и никогда я не отниму выстрелом жизни, разве что у бешеного волка. Теперь я «охочусь» глазами, с фотоаппаратом или с ножом в лукошке на грибной «тихой охоте» и живу куда интереснее и, главное, с чистой совестью. Звери и птицы по-прежнему вокруг меня, но они живые. И поверьте, куда интереснее видеть токование тетеревов, чем ворваться на ток злым роком, дробью и кровью.

Нужно, чтобы во всех лесных хозяйствах, а не только в некоторых не рубили дуплистых деревьев (это чья-то возможная квартира), не жгли на болотах траву (это чье-то укрытие), не пасли в лесу скот (это чей-то уничтоженный «хлеб»), ограничивали сбор грибов и ягод (их ешь не только ты, и для тебя они — одно из лакомств, а для зверя — жизненная необходимость).

Да, все это и лично в твоих руках. Корми птиц зимой, создавай им «галечники», чтобы могли «купаться». Даже «никому не нужные» мухоморы не сбивай ногами, потому что звери едят их перед зимой, чтобы выгнать паразитов и легче пережить голодную стужу. Даже рябину под своими окнами не собирай до последней ягоды — пусть немного съедят или стряхнут на землю птицы, которым она, возможно, будет спасением зимой.

Есть, конечно, в природе и такое, что уничтожают даже буддисты, которым запрещено всякое убийство вообще. Все эти кольчатые шелкопряды, сосновые клопы, бабочки-монахини, яблоневые моли и так далее. Так вот, если ты уж живешь по принципу «размахнись, рука», то размахнись этой рукой на них. А их, кстати, не так уж и много среди тех, что жизнью своей дарят нам пользу и красоту. И очень осторожно прибегай к химикатам, даже в своем саду.

Не разрушай муравейник — это хорошая форма чужой жизни. И, главное, не живи в этом мире интересами лишь своего ведомства. Твое ведомство — весь мир вокруг тебя. «Все во мне, и я во всем!»

Не вреди старому парку в твоей деревне, даже если он не под охраной государства (таких мало), не вреди живому — м ожешь нанести непоправимый ущерб. Последний зубр был убит в Англии в XII столетии; в Швеции — в XVI, а вообще уцелел в мире лишь благодаря тем зубрам, которые когда-то были вывезены из Беловежи.

Ну ладно, зубр спасен. И многие еще звери, птицы, насекомые. Спохватился человек. А вообще-то, и ныне еще около шестисот видов зверей и птиц на пути к вымиранию. Устроило человечество этакий зверино-птичий «геноцид», вместо того чтобы подкармливать, лечить, создавать новые места для жилья: извечную, но и исправленную, разумно направленную гармонию жизни.

Убивать, как я это давно понял, — некрасивая и паскудная штука. И никогда на охоте мне не было так легко и радостно, как, скажем, на отлове бобров для переселения их в новые водоемы. Как он, выпущенный, еще не верит свободе, как жадно, долго, радостно барахтается, плавает, ныряет (шуточки — сутки не мылся!), моет шубу, не обращая внимания на близость людей и собак! И как он потом спокойно плывет куда-то в тихие воды, к закату, в поблекшую ленту вечерней зари…

Смывает вечерней водой и покоем свои «бобровые слезы».

В такие минуты с гордостью ощущаешь, что ты — человек, созданный природой и равный ей. Счастливые, незабываемые мгновенья!

И как созвучны здесь слова поэта: