Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

…Вот так. Сбереги росную паутину в осеннем просветленном лесу, дай старому дубу начать следующее столетие, помоги зверю, который с таким мужеством, сквозь века, продолжает свой род в борьбе с врагами, самым сильным из которых еще вчера был ты. Защити от ветра слабенький и сильный одуванчик на кромке воды.

Мир всему живому на этой чистой земле под вечной радугой в этом чистом и вечном небе.

Очерк

Худ. А. Кретов-Даждь.

Фото подобраны автором

Снежные пики Пиренеев оказались наконец позади, и наш самолет пошел на снижение. В иллюминатор хорошо было видно, как по змеящимся автострадам, словно заводные игрушки, мчатся машины. Красное предзакатное солнце казалось огромным надувным шаром, привязанным к рыжим холмам плоскогорья. Я вспомнила, что испанская земля красная… Как это — вспомнила? Разве я была здесь когда-нибудь?

Я собиралась в Испанию сорок лет, с того самого ясного солнечного дня, когда в довоенном подмосковном лесу мне повстречался смуглый мальчик. Глаза у него были, как вишни, а на голове чернела шапочка с кисточкой, похожая не столько на пилотку, сколько на морской кораблик.

— Испанка, — сказали мне про шапочку, а про мальчика: — Испанец.

Так в сердце мое впервые вошла Испания, чтобы впоследствии заговорить со мной на языке искусства. Потом, встречаясь взглядом с широко распахнутыми и по-детски изумленными глазами «святой Инессы» кисти Риберы, я вспомнила полный мальчишеского любопытства взор того маленького испанца в подмосковном лесу.

Кастильская земля — красная. В этом довелось мне убедиться в школьном музее села Песочное Выксунского района Горьковской области. Это родина комиссара Зуева, героического участника гражданской войны в Испании. Среди священных реликвий школьного музея была горсть испанской земли, привезенная комиссаром на родину. Бурая россыпь кремнезема.

Комиссар Зуев погиб на фронте Великой Отечественной войны и похоронен на сто пятом километре от Ленинграда. Поезд, проносясь мимо могилы комиссара, дает гудок, который вдруг явственно послышался мне в реве реактивного двигателя.

Аэропорт «Барахас» похож на гигантский стеклянный аквариум. Великаньи плавники воздушных лайнеров отливают холодной белизной заоблачных высот. Авиакомпания «Иберия» рекламирует свои услуги. Черный берет таможенника, кокетливо свернутый в трубку, засунут под погон. Жужжит транспортер…

Иду по бесконечным переходам аэровокзала и мысленно переношусь в сводчатые залы университетской библиотеки, где в юности с необъяснимым увлечением приобщалась к истории Испании. В древности Пиренейский полуостров назывался Иберийским. Между Иверией древней Грузии и Иберией античной Испании существовала некогда таинственная этнографическая общность. В V веке до нашей эры было известно Иберийское государство. Западная часть Средиземного моря на античной карте именовалась Иберийской, а северовосточная окраина плоскогорья Месето в центральной Испании носила название Иберийские горы. Хеттско-иберийские языки были распространены на территории стран Передней Азии и Средиземного моря. Древнегреческий историк и географ Страбон отождествлял испанских иберов с кавказскими. Язык басков — осколок древнейшей языковой группы. Из иберийского семени пророс распространенный на черноморских берегах иберис.

Мы едем в центр испанской столицы вдоль многоэтажных строений, напоминающих то сложные геометризированные объемы, то различные вариации многообразных форм живой природы. По фасадам зданий ветвится узорная мощь барельефов. Сложными спиралями вьются лестницы, громоздятся сталактиты лесного декора. В архитектурных ансамблях угадывается творческий порыв Антонио Гауди, испанского современника Ле Корбюзье и Оскара Нимейера.

В парке Фуэнто-дель-Берро, облокотившись на античную колонну, ждал нас царскосельский Пушкин, изваянный советским скульптором Олегом Комовым. Остается только воскликнуть вслед за доном Гуаном: «Ах, наконец достигли мы ворот Мадрита! Скоро я полечу по улицам знакомым…»

Мадрид — багровый город, в каменных складках которого, словно в мантиях эльгрековских созданий, трепещут отблески огненных языков истории. Камень, из которого сложен Мадрид, похож на ереванский туф.

В полдень в столице включаются фонтаны, и в уличный водоворот машин врывается Севилла на мраморной колеснице в львиной упряжке. В ее руках свиток.

Символом Мадрида служит медведь. Он упирается массивными лапами в монолитный столб посреди площади Пуэрта-дель-Соль, откуда словно солнечные лучи, расходятся главные мадридские улицы, закованные в каменный панцирь респектабельных зданий, расчлененных снизу аркадами, а сверху разграфленных солнцезащитными жалюзи и зарешеченными балконами.

Покровитель Мадрида — святой Исидор, землепашец с посохом в руке. Его раскрашенное изваяние можно увидеть в муниципальном музее.

По календарю конец мая, но в Мадриде нежарко. По местным понятиям, даже прохладно. Изредка дождит, и тогда город погружается в серебристое свечение асфальтированных магистралей, зеркальных витрин и шуршащих плащей фланирующей толпы.

Смягчается контур города, очерченный зубцами островерхих башен, гребнем крутых крыш, циркулем куполов, штрихами древесных ветвей. В эти часы пейзаж Мадрида импрессионистичен.

Более сорока лет назад Эренбург, будучи в Испании в разгар гражданской войны, сказал о стране: «Ее красота заведомо трагична». Отсвет этой красоты лежит на широкоскулом, по-крестьянски грубом, лице Гонсалеса, нашего знакомого, вызвавшегося сопровождать нас в поездке по городу. Нет, он не профессиональный гид и даже не уроженец Мадрида. Ребенком был увезен в Советский Союз вместе с другими детьми республиканцев. Воспитывался, учился и рос в Москве. И вот теперь, обосновавшись в Мадриде, не хочет упускать возможности показать русским испанскую столицу, не забывая при этом щегольнуть прекрасным знанием Москвы.

У каждой столицы свое историческое ядро. Оно самобытно и не поддается сравнению. Но можно сравнить новые районы двух столиц. В них есть нечто общее. Но вот метро непривлекательно. Ободранные вагончики с дребезгом и скрипом вырываются из земных недр. В вагоне кто-то спит.