Виталий Бабенко - На суше и на море 1984

Однажды, разбирая сачок, я увидела у соседнего пня ящерицу. Может быть, я бы ее не запомнила, но у нее вместо хвоста был обломочек, примерно с полхвоста. По этому обломочку я узнала куцую ящерку и на следующий день. И на следующий.

Она сидела в сторонке и ждала. Потом она совсем перестала опасаться меня. Она устраивалась у самых моих ног и хватала толстых пауков и сонных мух, которых я выбрасывала. Иногда мне очень хотелось погладить ее по треугольной головке с живыми блестящими глазками. Но дружба с животными всегда укрепляется отсутствием лишних и непонятных им движений. Попытка приласкать живое существо может только напугать его или вынудить к защите. А так у меня все лето была на этой вырубке знакомая Ящерка Без Полхвостика. На следующий год я не приехала, но ящерку эту все равно бы не узнала — хвостик-то у нее должен был отрасти.

Кончив работу, я вскидываю на плечо сумку, беру сачок в правую руку и отправляюсь в обратный путь. Вечереет, жара спала, солнце снижается, тени тянутся к дороге. Я иду домой, перепрыгивая через глубокие колеи, оставленные тракторами.

Вдруг совсем близко от меня взлетает с земли крупная черная с белым брюшком птица. Это был чибис, который вел по «человеческой» дороге своих птенцов. Пестрые большелапые малыши, повинуясь тревожному крику, бросаются к ближайшему краю дороги и ныряют в густую траву.

Но один из них почему-то метнулся не в ту сторону, запутался в собственных ногах и свалился в глубокую колею.

Я бросилась, как коршун, и словила его.

Вот он у меня в руке — пушистый, теплый птенец с тонкими длиннопальчатыми лапками. Я подвожу под него вторую ладонь, чтобы не повредить эти ломкие лапки. Заключенный в неплотное сплетение моих пальцев, птенец замирает. Только сердце быстро толкается в мою ладонь.

Глаза многих маленьких животных и птиц состоят словно из одного громадного черного зрачка: на блестящей выпуклой поверхности глаза приглушенно и четко отражается внешний мир, уменьшенный, но полный. Эти глаза не выражают страха или страдания: в них чудится скорее растерянность, детское недоумение и покорное ожидание.

На влажной поверхности круглого темного глаза дрожит кусок небесной бирюзы.

Там, наверху, в синем потолке лесного коридора, проносится, чертя круги, большая птица. Она ни за что не улетит отсюда на своих узких, быстрых крыльях. Она носится кругами над моей головой, над страшной ладонью, в которой зажат маленький неудачник.

Птица кружит над самыми верхушками деревьев и тревожно, тоскливо спрашивает:

— Чьи? Чьи?

— Твои, твои, — отвечаю я негромко.

Наклонившись, я расправляю пальцы и освобождаю птенца. Соскочив с моей раскрытой ладони, зацепившись на прощанье за комок земли, он бежит на неудобных своих лапках прямо в травяные заросли, в безопасность, к остальным птенцам.

— Ну, собирай теперь, — говорю я так же негромко и ухожу. Птица круто снижается к месту, где я только что стояла.

Уходя, я думаю, что ни мать, ни птенцы не понимают, что случилось чудо, а если бы понимали, то, может быть, стали бы отныне звать этого недотепу Пойманный и Отпущенный на Волю.

Как легко человеку творить подобные чудеса, и только он способен их творить. Мы в полной мере владеем возможностью истребления, но именно потому, что мы — люди, мы не смеем бесчеловечно применять свою силу.

Я иду по знакомой дороге, и надо мною чистое небо с легкими облачками. Бабочка сидит на цветке. Я быстро и осторожно беру ее, не стряхивая «пыльцу» с крыльев, рассматриваю узор на этих спокойно лежащих крыльях, радужную поверхность фасетчатых глаз, свернутый плоской спиралью хоботок. Прекрасное существо, необычайное и загадочное…

Потом я отпускаю бабочку. Слежу за ее свободным полетом и радуюсь бережной точности своих рук. Впрочем, это всего-навсего профессиональное качество.

Рассказ

Худ. М. Худатов

Апрель в Туркмении — чудесное время. Где-то на Севере только начинают таять снега и трескаться льды на реках, а здесь, на зеленых склонах Копетдага, буйно цветут алые маки и тюльпаны. В предгорных селах бело от цветущих яблонь и алычи. Небо над Копетдагом необыкновенно синее. И даже Каракумская пустыня, прилегающая к предгорьям необозримыми просторами песков и такыров, выглядит в эту пору зеленым океаном.

Старый Ашир-мерген [7] Мерген — охотник. , знатный охотник, чье имя известно на всю округу, в один из теплых апрельских дней приехал из предгорного села в Ашхабад на собрание Общества охраны природы. Настроение у старика было хорошее. В городе вовсю цвели акации, пахло их одуряющей сладостью. У киоска с газированной водой, куда Ашир-ага, выйдя из машины, подошел, чтобы напиться, жужжали пчелы — лезли к лужицам пролитого сиропа, лезли в стаканы, и старик благодушно проворчал, отмахиваясь от пчел: «Вот негодницы! Мало им цветов в горах да на деревьях, так прямо в рот лезут. Бездельницы, совсем разучились работать — на готовый мед летят!» Киоскерша, отметив остроумие старого человека, улыбнулась, и Ашир-ага подобрел еще больше. Ему показалось, что, улыбаясь, женщина как-то особо, с глубокой почтительностью посмотрела на лацкан его пиджака, на котором в два ряда красовались награды. Отходя от киоска, Ашир-ага поблагодарил продавщицу за хорошую воду и подумал: «Слава аллаху, не тускнеет твоя слава, Ашир-мерген. Не только простые люди восхищаются тобой, но и начальство. Вот и председатель Общества охраны природы не забыл — опять пригласил на совещание. Сам позвонил в аул, предупредил, чтобы ровно в три был на заседании. В президиуме, мол, твое место».

Без четверти три Ашир-мерген, поправляя пиджак и застегиваясь на все пуговицы, вошел в вестибюль. Огляделся. Народу много — городские и сельские. Почти все старые знакомые. Вот и кивки, поклоны и рукопожатия начались. «Салам, Ашир-ага!» «Как живешь, Дорогой мерген?» «Век тебе не уставать, жить да радоваться».

Председатель Общества охраны природы, мужчина средних лет, взял Ашир-агу под руку и вежливо повел на сцену, за кулисы, где уже столпились в ожидании начала совещания члены президиума. Еще две-три минуты — все сели за покрытый красной скатертью стол, и совещание началось.

Ашир-ага за долгие годы членства в Обществе охотников попривык к разным собраниям. Не раз бывало: посидит он с видом важного человека, оглядит присутствовавших в зале и начинает дремать. Так и на этот раз. Осмотрел Ашир-ага внимательным взглядом сидящих во всех рядах, подождал, пока председатель Общества охраны природы выйдет на трибуну. Когда же тот поднялся на нее, развернул папку с докладом и монотонно заговорил, Ашир-ага склонил голову на плечо, сделал вид, что внимательно слушает, а сам стал подремывать. Так, сидя в позе нахохлившейся птицы, старик прослушал доклад и еще несколько выступлений. И дело, казалось, уже шло к концу, когда на трибуну поднялся молодой человек и с вызовом сказал: