Винсент Эри - Крокодил

Ларри Браун также сказал: австралийцы вовсе не убегают от японцев. Скоро из Австралии приплывут большие корабли с оружием, разным грузом, солдатами и поднимутся вверх, по этой же реке. Если Австралия победит, темнокожие станут белым как братья и будут есть за одним столом с ними.

Как хорошо разговаривал с ними мистер Браун! Еще ни один австралиец никогда с ними так не говорил. Приятно все-таки, что им первым из всего селения выпала честь участвовать в этом большом и важном деле. Скорее бы в бой! Как это, должно быть, здорово — убивать врагов винтовкой, издалека! Куда лучше, чем стрелами из лука, — ведь стрелы летят недалеко. А от винтовок врага их защитит дух — покровитель рода.

В Кукипи около места, где причаливают лодки, белых людей уже ждал Джим Грин, помощник начальника окружного управления в Кереме. Ростом он был футов пять с половиной, лет ему было около сорока. Шея у него была такая мясистая, широкая, что непонятно было, где она кончается и начинается голова. В местных жителей его выпученные, колючие глазки и мохнатые, неопрятные усы вселяли ужас. Было известно: всех, кого он судит, он, признает виновными и сажает в тюрьму. За глаза его называли Крокодилом, и прозвище это выражало скорее восхищение, чем неприязнь.

— Мириа! — громко позвал он переводчика. — Скажи этим канакам: пока я не узнаю, как они обращались в пути с хозяевами, домой их не отпустят.

Гребцы со всех лодок с веслами на плечах побрели следом за белыми людьми, которых- они спасли. Найдя где-нибудь тень, они садились в ней по нескольку человек сразу, и вскоре многие уже спали — ведь им пришлось грести без перерыва со вчерашнего полудня.

Когда рабочий день белых людей кончился и двери конторы закрылись, клерк выдал им со склада по нескольку скруток табака каждому и сказал, что они могут отправляться восвояси.

Чтобы вернуться домой, нужно было снова подняться вверх по течению. На весла налегали изо всех сил: надо было, пока солнце не зашло, проплыть как можно больше. Но как ни спешили они, их, когда они должны были миновать опасный проток, соединяющий реки Тауре и Лакекаму, все же застигла темнота. В дне одной из лодок, пока они плыли по протоку, образовалась такая пробоина, что гребцам пришлось пересесть в другие лодки.

Что Австралия и Япония воюют между собой, теперь не было секретом ни для кого. Все знали, что спасенные белые люди — это австралийцы, которые убежали от японцев, чтобы те их не убили, а вовсе не мертвые предки жителей Мовеаве, как говорил Мириа. Их, жителей Мовеаве, просто пытались обмануть, чтобы они не узнали о войне слишком много.

— А знаешь, Меравека, я рад, что побывал в Бульдоге, — сказал Хоири. — Так приятно бывает, когда ты очень хочешь чего-то и наконец этого достиг.

— А я только и получил что боль в лопатках и пояснице.

— У меня тоже болят лопатки, но это ерунда: самое главное, что я смог поговорить по-английски — не зря меня учили этому языку в миссионерской школе.

Меравека кивнул в знак согласия, несмотря на то, что познания двоюродного брата вызывали у него некоторую зависть. Но тут он вспомнил, как полагается разговаривать в ночное время: ни кивать, ни качать головой в темноте не следует.

— Да, тут ты прав. Не будь с нами тебя, все было бы по-другому.

Меравека считал, что должное двоюродному брату он этими словами воздал. Больше сказать ему было нечего, он и так уже повторял много раз: как повезло Хоири, что тот хоть немного, а выучился в школе говорить по-английски. Он повернулся и пошел к хижине одного из родственников. Как и у большинства хижин в селении, у нее наверху перед входом была открытая площадка. Вслед за ним туда пришел и Хоири. Свет от очага внутри хижины пробивался через щели и освещал их спины. Вскоре на площадку начали подниматься и другие мужчины.

Хоири рассказал все, что запомнил из сказанного мистером Брауном.

— Японцы, видно, очень плохие люди, — добавил он потом, — но на нас они не сердятся, они сердятся на австралийцев. Почему они решили воевать с австралийцами на нашей земле, я так и не понял. Еще мистер Браун сказал: если победят японцы, мы потеряем нашу землю и огороды. По-моему, это очень несправедливо — ведь мы-то воевать не хотим.

Мимо проходил человек много старше Хоири. Он остановился и дослушал Хоири до конца.

— Что, по-твоему, нам теперь нужно делать? — спросил он.

— Не знаю, — сказал Хоири.

Такой вопрос, прежде чем на него отвечать, следует хорошенько обдумать. Надо, чтобы ответ не уронил тебя в глазах других.

— Я знаю только то, что нам говорил австралиец, когда мы спускались вниз по реке. Он говорил, что мы должны помочь австралийцам победить — должны, то есть если хотим, чтобы наша земля, женщины и дети остались у нас.

Старик вздохнул, влез на площадку и уселся рядом с Хоири.

— Да ты, кажется, и впрямь поверил ласковым речам этого белого человека? У тех, кому приходится туго, речи всегда сладкие. Послушай-ка ты меня и поверь мне: твой отец и мы, его ровесники, знаем австралийцев лучше. Сколько мы потели под палящим солнце^, как гнули спины, сколько унижений перенесли с тех пор, как к нам пришли эти люди с кошачьими глазами! И что мы за все это получили? Они только и ищут повода засадить нас в тюрьму, чтобы мы бесплатно на них работали. У нас не осталось больше никакого достоинства, совсем не так, как было в дни нашей молодости — тогда мы сами решали, что нам делать. А сейчас нельзя даже посидеть поговорить по-человечески. Среди нас больше не осталось мужчин, теперь мы женщины, выданные замуж за белых людей. Стоит им только поманить нас своим белым пальцем — и мы бежим к ним наперегонки.

Молодые заговорили между собой приглушенно, но взолнованно: так вот, значит, как они, темнокожие, живут на самом деле! Им это никогда и в голову не приходило. До сих пор они как бы плавали поверху, а что происходит ниже, в глубине, не видели. Верили глазам, которые на лице, а то, о чем говорит сейчас старик, видят глазами, которые в голове.

— Если так пойдет дальше, то они прикажут нам есть дерьмо, и мы станем, — сказал Хоири.

Никого смешить он не собирался, но вокруг зафыркали. Да, никто не знает, что сулит будущее, однако выбора у них нет — в этой войне надо помогать Австралии. Никто не стал спорить, когда тот же самый старик сказал: он да и другие готовы пойти носильщиками, если понадобится Австралии. Но если придется воевать по-настоящему, если им дадут винтовки, они, пожалуй, продырявят белого человека — пусть его гордая кровь напоит корни деревьев. И как раз таким людям, как этот старик, и решать, каким путем идти селению. Обрушатся ли на Мовеаве силы природы, или волна за волной пойдут воины из соседних деревень — именно такие, как он, окажутся сваями, на которых стоит селение. И дух — покровитель рода всегда поможет им принять такое решение, которое будет всего правильней.