Рафаэль Лафферти - Лучшее [Сборник фантастических рассказов]

— О чем щебечут женщины? — поинтересовался Терренс. — Смотрите, символы на камне совсем как настоящие. Очень похожи на ацтекские. Штайнлезер, как думаешь?

— Скорее, на науатль-таноанские. Этот язык — двоюродный брат ацтекского. Или правильнее сказать «кузен»?

— Называй как хочешь, только прочитай, что здесь написано.

— Попытаюсь. Дайте мне пару часов, и я соображу, как истолковать большинство символов. Но не рассчитывайте на связный перевод. До сих пор переводы с науатль-тано-анского больше походили на бред.

— Только учти, Терренс, — ехидно заметила Магдалина, — Штайнлезер медленно соображает. А кое-какие знаки не понимает вообще.

Штайнлезер угрюмо промолчал. Интересно, откуда эти темно-багровые царапины на его лице? Уж больно напоминают следы от ногтей!

За утро они перелопатили кучу камня и щебня, сделали множество снимков и составили пространные описания. Разделились на две группы: одна продолжала разрабатывать курган, другая исследовала канавку столба. По-настоящему удивительных открытий больше не было; никаких идеальной формы горшков эпохи прото-плано; да и откуда им взяться? Никаких предсказанных наконечников позднего фолсома, да еще в идеальном состоянии; только поломанные и совершенно неожиданные предметы. Никаких костей мастодонта, зато попадались кости гигантского палеобизона, ужасного волка [35] Ужасный волк - вид волка, жившего в эпоху позднего плейстоцена на территории Северной Америки. Особи этого вида были самыми крупными в семействе псовых, и за это вид прозвали «ужасным». , койота и человека. Некоторые находки все же казались немного странными, но не такими сомнительными, как полный комплект черепков горшка, три наконечника и кость мастодонта, откопанные Антеро-сом ранним утром. Новые находки выглядели вполне обычно. Насколько это возможно, конечно. Вот только их было очень много, и это настораживало.

Антерос действительно показал себя превосходным землекопом. Он разгребал песок, выворачивал камни и ничего не упускал из виду. А в полдень исчез, и его не было битый час. Потом он выехал на новеньком блестящем универсале из зарослей оврага, где трудно было даже предположить наличие дороги. Оказывается, он ездил в город и привез разные мясные закуски, сыры, приправы, выпечку, пару упаковок холодного пива и бутылку старого виски.

— Я думал, ты бедняк, — с укором заметил Терренс.

— Я говорил, что я богатый бедный старик. У меня три с половиной тысячи гектаров лугов и пастбищ, три тысячи голов скота, значительные посевы люцерны, клевера, кукурузы…

— Да хватит уже! — не выдержала Магдалина.

— Ну, и много всякого другого, — угрюмо закруглился Антерос.

Они поели, отдохнули и вернулись к работе. Магдалина копала быстро, не отвлекаясь, — так же, как и Антерос. Молодая, крепкая, с легким загаром, не сказать что красивая (в отличие от Эфил), она могла заполучить любого мужчину в любое время (а вот Эфил не могла). Такая была Магдалина — грубоватая, часто небрежная, иногда серьезная. Заводная пружина экспедиции, натянутая тетива.

— Антерос! — крикнула она на закате солнца.

— Черепаха? — спросил он. — В реке под валуном, выступающим из воды там, где течение поворачивает вспять? Упитанная и довольная, никому не причиняет вреда, только ест и радуется жизни. Неужели ты хочешь, чтобы я поймал ее?

— Хочу! В ней добрых восемь килограммов веса, она недурно упитана. Как раз то что надо. В семидесяти метрах отсюда, там, где берег обрывается в Грин Ривер, под низким выступом сланца, похожего на шифер, на глубине чуть меньше метра…

— Я знаю. Поймаю ее для тебя. Я сам толстая черепаха. Я сам Грин Ривер. — И он ушел ловить черепаху.

— Опять его дурацкая лирика! — сплюнула Магдалина.

Антерос принес толстую черепаху На глаз она тянула килограммов на десять; но раз Магдалина сказала восемь — значит восемь.

— Эфил, приступай к готовке, — велела Магдалина, простая, не слишком образованная девушка, попавшая на раскопки чисто случайно. С какой стати она командует дипломированными археологами? Ну, разве что по праву рождения.

— Никогда не готовила черепаху, — развела руками Эфил.

— Антерос поможет.

— Как я люблю вечерний запах свежих раскопок! — негромко проговорил Терренс. Они сидели вокруг костра с полными желудками черепашьего мяса, пива и виски и наслаждались собственной мудростью. — О возрасте пласта можно догадаться по одному только тембру его запаха, я считаю.

— Тембру запаха? Это чего же ты нанюхался? — фыркнула Магдалина.

Но в запахе раскопок и правда есть нечто такое, что навевает мысли о далеком прошлом: что-то очень свежее и прохладное, но с легким оттенком плесени, мускусное, с душком старой стоялой воды и спрессованной смерти. Расслоившееся время.

— Если знаешь, какая эпоха вскрыта, тогда проще, — заметил Говард. — А здесь аномалия. Иногда начинаешь думать, что эоловый столб моложе кургана. Но как столб может быть моложе, если в нем камень с надписями? Однако камень-то вот он!

— Вся археология состоит из аномалий, — заявил Терренс. — Просто они переупорядочены таким образом, чтобы укладываться в какую-нибудь за уши притянутую схему. Иначе никакой системы и не было бы.

— Любая наука сложена из таких переупорядоченных аномалий, — добавил Роберт. — Говард, ты разгадал символы на камне?

— Да. И на удивление полно. Чарльз Огаст, конечно, перепроверит, когда вернемся в университет, и вынесет окончательный вердикт. Эта надпись — своего рода заявление, но не королевское, не племенное, не военное и не охотничье. И вообще, оно не подходит ни под какую категорию. Его можно классифицировать как не имеющее категории… или очень личное. Перевод, конечно, шероховат…

— Наподобие камня, — подсказала Магдалина.

— Пожалуйста, начинай, — взмолилась Эфил.

— Хорошо. «Ты — приволье диких свиней в щавеле и великодушие барсука. Ты — переливы змеиной кожи и парящий полет грифов. Ты — страстность мескитовых кустов, зажженных ударом молнии. Ты — безмятежность жаб».

— Надо признать, у автора есть стиль, — заметила Эфил. — Твои любовные письма, Терренс, явно проигрывали в остроумии.

— И все же, Штайнлезер, на что это похоже? — спросил Терренс. — Нужно попробовать отнести это к какой-то категории.

— Думаю, Эфил права. Это любовная лирика. Продолжаю… «Ты — вода в горных ручьях и таинственные пауки в этой воде. Ты — мертвый койот, лежащий наполовину в реке, и ты — старые пойманные в ловушку сны в его мозгу, сочащиеся жидкостью через разбитую глазницу. Ты — счастливые голодные мухи, облепившие эту глазницу»…

— Погоди-ка, Штайнлезер, — прервал его Роберт. — Хочешь сказать, все это скрыто в царапинах на камне? Например, «пойманные в ловушку сны» — какой науатль-таноан-ский символ соответствует этому словосочетанию?