Рафаэль Лафферти - Лучшее [Сборник фантастических рассказов]

— На самом деле не очень-то правдоподобно, — заметила Эфил.

Но это была правда.

— О, Господи! Как мог бусопрокалыватель, живший в восьмом веке нашей эры, прокалывать будущий бисер?! Как мог он прокалывать дешевые гонконгские стекляшки нашего времени?! — Терренс страшно разозлился.

— Простите, сэр, очень просто, — ответил Антерос. — Прокалывая будущий бисер, он поворачивался лицом на север. Это общеизвестный факт.

Терренс кипел от злости. Он отравил команде весь день, а царапины на его лице стали багрово-фиолетовыми. В ярости он сообщил, что темная каменная шапка на вершине эолового столба представляет опасность, она может сорваться в любой момент и кого-нибудь придавить. Антерос возразил: на столбе нет никакой шапки, Терренса подводят глаза и ему лучше прилечь в теньке.

Терренс чуть не лопнул от злости, когда увидел, что Магдалина прячет крупный сланцевый камень, найденный в обнаженной сердцевине эолового столба. Камень был тяжел даже для Магдалины с ее загадочной силой. Она вытянула его из выемки, уронила к подножию столба и теперь пыталась спрятать за откосом и камнями.

— Роберт, отметь точку извлечения! — рявкнул Терренс. — Пока она очевидна. Магдалина, прекрати сейчас же! Что бы этот камень ни представлял собой, его надо изучить.

— Это все та же дурацкая галиматья! Как бы я хотела, чтобы он оставил меня в покое! У него много денег, с ним пошла бы любая. К тому же, Терренс, это личное. Вас это не касается.

— Магдалина, ты истеричка. Будет лучше, если ты покинешь раскопки.

— Хотела бы я уйти, но это невозможно. Хотела бы полюбить, да не могу. Разве этого мало, чтобы умереть?

— Говард, займись изучением камня, — распорядился Терренс. — На нем тоже есть надписи. Если это то, о чем я думаю, это меня пугает. Камень с надписями не может быть настолько древним, чтобы оказаться внутри эолового столба, в любой его части. А он найден ниже вершины. Постарайся разобраться, что на нем.

— Это займет несколько часов. Прежде я не встречал ничего похожего. А ты, Терренс, что ты о нем думаешь?

— А что, по-твоему, я могу думать? Камень, хоть и моложе найденного вчера, точно так же неправдоподобен! Первым признаваться в безумии я не собираюсь.

Говард взялся изучать камень с надписями. За два часа до заката ему принесли еще один — серый стеатитовый блок, найденный в более высоком слое. Знаки, покрывающие его, отличались от тех, что были на утреннем куске сланца.

В другом месте дела тоже спорились. Древний рыбный дух возник снова. Серии находок, невозможно идеальные, появлялись из земли чересчур упорядоченно.

— Роберт! — крикнула на закате Магдалина стоящему у подножия холма Роберту Дерби, — на высоком лугу у реки, в четырех сотнях метров вниз по течению, сразу за старым ограждением…

— …есть барсучья нора. Ты добилась своего, Магдалина, я могу видеть то, чего нельзя видеть. Если я возьму ружье и прогуляюсь по берегу, барсук высунет голову как раз в тот момент, когда я буду у норы, а я подойду к ней с подветренной стороны. Пуля попадет ему прямо между глаз. Это большой барсук, килограммов на двадцать.

— Тринадцать, Роберт. Принеси его! Наконец-то ты начал понимать.

— Магдалина, барсучье мясо не очень вкусное. Его почти не едят.

— Имеет право обреченная на смерть девушка поесть в последний раз то, что пожелает? Ступай, Роберт.

И Роберт ушел. Звук выстрела на таком расстоянии был едва слышен. Вскоре Роберт принес мертвого барсука.

— Приготовь его, Эфил, — приказала Магдалина.

— Конечно. Правда, я не знаю, как его готовить, но Антерос поможет.

Антероса поблизости не оказалось. Роберт отыскал его на холме: понурив плечи, старик сидел в лучах заходящего солнца и беззвучно рыдал. Его лицо казалось высеченным из матовой пемзы. Но он вернулся в лагерь и помог Эфил приготовить барсука.

— Если первый из найденных сегодня камней тебя напугал, Терренс, то от второго у тебя волосы встанут дыбом, — сообщил Говард Штайнлезер.

— Уже встали. Эти камни слишком молоды, чтобы быть частью столба. Они — надругательство над здравым смыслом! Последний камень лежал под тысячелетним слоем, хотя его возраст не больше двухсот лет. К какому историческому периоду прикажешь отнести тот культурный слой?

Они поели невкусное мясо барсука, запивая второсортным виски Антероса, который, впрочем, не подозревал о его второсортности. Мускусность теперь была не только вокруг, но и внутри них. Иногда костер зло плевался маленькими вспышками, и тогда свет разгонял темноту вверху. В свете одной из таких вспышек Терренс увидел, что темная каменная шляпа снова на вершине столба. Он видел ее сегодня днем. Но позже, когда отдыхал в тени, ее не было. Он даже забрался на столб, чтобы удостовериться: ее там точно не было.

— Говард, нужно начать со второй главы, потом перейти к третьей, — сказала Эфил. — Так будет логичнее.

— Хорошо. Первую главу, найденную в более низком слое и, очевидно, более раннюю, мы рассмотрели вчера. Вторая глава написана языком, который еще не был представлен в письменном виде. Однако читать его несложно. Даже Терренс смог догадаться, что это такое, и это его напугало. На камне высечен анадарко-кэддоанский язык для рук — язык жестов равнинных индейцев, и здесь он представлен в виде формализованных пиктограмм. Язык сравнительно молодой, ему не больше трехсот лет. В первый приход испанцев он еще находился в зачаточном состоянии, но к первому приходу французов уже сформировался. Бурное развитие в течение одного века примечательно само по себе. Этот камень должен быть младше, чем место его залегания.

— Начинай читать, Говард, — попросил Роберт Дерби. В тот вечер он один чувствовал себя превосходно, все остальные сидели с мрачными лицами.

— «У меня триста лошадей. — Штайнлезер читал камень по памяти. — Мои земли раскинулись широко. Чтобы достичь их границ на севере, востоке и юге, нужно ехать верхом два дня; чтобы на западе — один день. Все это я дарю тебе. Мой голос взлетает, как огонь по высоким деревьям, как стремящиеся в небо желтые сосны. Мой крик — это вой сбивающихся в стаю волков, громогласный рык льва, предсмертный рев раненого теленка. Не убивай себя снова! Ты — утренняя росинка на ядовитом остролодочнике. Ты — быстрые крылья ночного ястреба. Ты — лакомая лапка скунса. Ты — сок сквашенной тыквы. Почему ты не можешь принимать? Почему ты не можешь давать? Я горбатый бык кара-бао с плоскогорья, я сама река и ее заводи, я — сырая земля и камни. Приходи ко мне, но без ярости, не убивай себя снова». Ну вот, это был первый текст — высеченный в камне анадарко-кэддоанский язык жестов. И опять в конце пиктограмма, которую я не понимаю: знак летящей стрелы и на некотором расстоянии валун.