Анна Пейчева - Государыня for real [litres]

— Но… — вякнул Семен.

— Неинтересно! — отрезала Мелисса. — Про индианок и Кармен я сказала, что это новые рабыни короля, которых я везу Луису по спецзаказу. А магниты Луису Второму якобы нужны, чтобы построить доселе невиданный, парящий в воздухе памятник.

— Кому? — задал глупый вопрос Столыпин.

— Что кому? — не поняла Мелисса.

— Памятник.

— Себе, разумеется, — вздохнула Мелисса. — Не рабыням же. Семена они считают нашим поваром, а тебя, Габриэль, ловцом жемчуга.

— Чего? — растерянно переспросил Левинсон на чистейшем русском. Испанец подозрительно на него посмотрел, но потом отвлекся на серию чихов с последующим вытаскиванием грязной тряпки.

— Ловец жемчуга, ныряльщик, — нетерпеливо перевела Мелисса и снова перешла на немецкий: — Мне нужно было объяснить, зачем ты с нами. Карлос решил, что ты мой любовник и хотел тебя убить. Из аркебузы. Слишком глупый финал нашего путешествия. Я ему наплела, что у нас тобой ничего нет и ты нам нужен только для того, чтобы искать жемчуг в Апуре. Будто бы король заказал жемчужную корону для своего нового магнитного памятника. Карлос простой вояка, он не в курсе, что жемчуг не магнитится, а потому успокоился на твой счет.

— Почему же нас всех до сих пор не отпустили? — встрял Столыпин. — Король Луис ведь ждет! — прибавил он по-русски, очевидно, специально для Карлоса, который одарил его высокомерным взглядом.

— Они совсем не дураки, — призналась Мелисса. — Поверили мне во всем, но на всякий случай решили проверить. Отправили гонца в Каракас, к наместнику короля. Как только гонец вернется с интересным известием о том, что наместнику ничего не известно о моем вояже по джунглям, нас тут же и пристрелят. В лучшем случае — отправят вниз, добывать чертов свинец.

— Не понял! — возмутился Левинсон. — А почему меня уже сейчас отправляют под землю?

— Да, ну, тут незадача вышла, — Мелисса несколько замялась. — Из-за проливного дождя затопило одну шахту. Карлос пошел туда оценить ущерб, наклонился над колодцем, у него с шеи сорвался золотой крест, очень ценное распятие, фамильное сокровище. Крест упал на самое дно. А ты же у нас ныряльщик, так что… Прости. Не знаю, как теперь выкрутиться. Может, ты придумаешь, Герр Креативный Директор? Только быстро. Идти надо прямо сейчас.

— Я знаю, Гавриил, — торжественно сказал Столыпин, глядя на Левинсона с выражением канонизированного святого, только что оказавшегося на самой почетной створке триптиха, — я знаю, что мы вскоре встретимся с вами в другом, лучшем месте. Видно, такой сегодня день. Роковой для всех нас. Но ничего! Ничего! Не падайте духом, мой дорогой Гавриил. Через двадцать три часа мы увидимся с вами в раю. Забронируйте мне там хорошее местечко под яблоней. Сорта «Апорт», пожалуйста.

— Боюсь, я в твой рай фейс-контроль не пройду, — пробормотал Левинсон, потирая горбатый нос. Он лихорадочно соображал, чего бы такого креативненького предпринять. — Ладно, вперед, по дороге подумаю.

Мелисса обреченно кивнула Карлосу. Испанец, трубно сморкаясь и гремя ржавыми доспехами, как старая консервная банка, грубо схватил Левинсона за плечо и вытолкнул под возобновившийся дождь. За спиной креативного директора с лязгом захлопнулся свинцовый засов, отрезав его от Столыпина, Кармен, индианок и уютной ямки в земле, к которой он так привык за эти два дня.

«Трансмутационная шахта № 42 Великой Испанской Империи» располагалась на небольшой поляне, над которой угрожающе нависали мокрые кроны тропических деревьев. Джунгли наступали круглосуточно, без перерыва, и людям приходилось ежедневно расчищать агрессивную поросль, пробивавшуюся сквозь густую траву. С южной стороны на поляну надвигалась еще и разлившаяся река. Вода блестела повсюду, подкрадывалась к индейским каноэ, сваленным грудой на краю поляны, к магнитам, брошенным неподалеку неаккуратной, тускло мерцающей кучей.

За последние пару дней Апуре захватила столько земли, что добралась уже и до первого спуска в шахту, представлявший собой деревянный колодец с ручным подъемником. Остальные спуски пока работали. Возле каждого стояли стражи в испанских доспехах, прикрываясь от ливня нелепыми самодельными зонтиками из ярких индейских пончо. Вокруг, как муравьи, суетились шахтеры-венесуэльцы с серыми лицами. Наматывая трос, они поднимали из глубины деревянную платформу, груженую кюветами с токсичной свинцовой рудой, переставляли кюветы на примитивный конвейер, приводимый в движение другими тросами, и ядовитая руда медленно уплывала в бревенчатый цех. Двери цеха были нараспашку, очевидно, потому, что иначе там нечем было бы дышать — внутри на медленном огне стоял огромный чугунный котел, в котором кипело нечто невообразимое. Вдоль дальней стены высились колонны золотых слитков. Рабочие опрокидывали в котел кюветы с рудой и ведрами доливали жидкую дрянь — тот самый пятый элемент, над разгадкой которого безуспешно бились поколения алхимиков и который за один сезон телешоу обнаружили программисты Российской империи. Жаль, что они не успели все объяснить зрителям, мерзавец Вяземский влез в самый интересный момент… Левинсон опомнился — его ждали вопросы поважнее.

Например, как спасти свою жизнь? Их делегация, возглавляемая железным Карлосом, уже подходила к затопленному колодцу. Карлос поигрывал полированным ружьем с изящной гравировкой. Мелисса бросала на Левинсона тревожные, печальные взгляды. Кажется, она действительно за него беспокоилась. Лицо ее было мокрым — наверное, от дождя, хотя может, и от слез.

Через пару минут Левинсону придется нырять.

Или можно сдать Мелиссу, раскрыв всем ее вранье, вдруг подумал креативный директор, убирая потоки воды с бровей и ресниц. Теоретически испанцы могли помиловать его за честность — военным не чужды некоторые благородные порывы. К тому же Левинсон мог попробовать убедить Карлоса в своей полезности и нужности делу Великой Испанской империи. Опытный пропагандист всегда на вес золота. Особенно при сомнительных политических режимах.

В конце концов, Левинсон пять лет подряд получал награду «Золотые слова», даже когда работал простым корром в дрянном журнальчике «Желтенькая утка». А сколько у него «Золотых перьев» за статьи в солидном издании «Делу время»? И это не считая его блестящей карьеры на «Всемогущем», про которую один уважаемый обозреватель Соломон Жмыхов как-то сказал: «Господин Левинсон подобен царю Мидасу; любое шоу, за которое он берется, превращается в чистое золото».

Жаль, что не в магнит все превращается, тоскливо подумал креативный директор. Тогда не пришлось бы бродить по джунглям в поисках дурацких индейских камней, не оказался бы он в плену у фантастических средневековых рыцарей, упакованных с ног до головы в дурацкое музейное железо…