Ларри Нивен - Мошка в зенице Господней [litres]

– И что она делает с…

– Она не знает нашего языка, верно? Может, она читает наши мысли только тогда, когда мы вопим как сумасшедшие? Как я?

– Или командор Каргилл, – отозвалась Салли. – Она отскочила от кофейника. Но ненадолго. Нет, не верю.

– Я тоже. Она притворяется!

– Притворяется?

– Прикидывается немой. Она не представляет, что нам сказать, поэтому ничего не говорит. Тянет время. Ее интересуют наши машины, и она потихоньку их изучает.

Салли кивнула.

– Один из биологов высказывал подобную мысль. Дескать, она ждет инструкций, а пока они не поступили, сканирует обстановку. Джонатон, как бы нам ее поймать на этом?

– Никак, – ответил Уитбрид. – Как разоблачить разумную крысу, притворяющуюся немой, если раньше вы никогда не видели крыс?

– Тогда остается только продолжать попытки, – она нахмурилась, думая о спектакле с кофейником, затем окинула Уитбрида долгим задумчивым взглядом. – Вы устали. Отдохните. Пока нет ничего экстраординарного.

– Я вовсе не устал, – запротестовал Уитбрид и зевнул.

За его спиной послышался шорох, и они оба обернулись, но никого не увидели.

– Говорят, на «Макартуре» шныряют мыши, – сказал Уитбрид.

– Как они могут жить на стальном корабле? – спросила Салли.

Уитбрид пожал плечами.

– Попадают на борт с продовольствием. Они есть и в личных вещах! Изредка мы освобождаем отсеки «Макартура», выводим экипаж наружу и открываем люки корабля настежь. Но мы никак не можем избавиться от грызунов полностью. А в длительном полете, да еще с такой толпой на борту… Они, наверное, повсюду!

– Мыши могут жить почти везде, где может жить человек, – кивнула Салли. – А в Галактике мышей, пожалуй, столько же, сколько и людей. Мы буквально приносим их на каждую планету. Джонатон, а вдруг те малышки – мыши?

– Они явно ее не беспокоят. Она убила всех, кроме той парочки. И зачем она взяла их с собой? И почему выбрала именно их?

– Мы видели, как она их ловила, – Салли рассмеялась. – Вот удивится мистер Реннер, если они окажутся детьми мошкитов! Идите спать, Джонатон. Увидимся часов через десять.

Гардемарин Уитбрид добрался до гамака быстрее, чем ожидал. Он блаженно повалился на сетку, смежил веки… и тотчас открыл один глаз, ощутив на себе чей-то пристальный взгляд.

– Да, мистер Поттер, – пробормотал он.

– Мистер Уитбрид, я буду вам весьма признателен, если вы побеседуете с мистером Стейли.

Уитбрид вздохнул и открыл второй глаз.

– Что еще?

– С ним что-то неладно. Вы знаете, каков он – скорее умрет, чем пожалуется. В последнее время он ходит как робот и почти не разговаривает, только вежливо отвечает на вопросы. И ест в одиночку… Вы знаете его дольше меня, и я подумал, что вы могли бы выяснить причину.

– Хорошо, Поттер, попробую. Когда проснусь, – он закрыл глаза. Поттер был еще здесь. – В восемь часов, Поттер. Это не может быть настолько важно.

В другой части «Макартура» штурман Реннер сидел в тесной каюте размером чуть больше, чем его койка. Раньше здесь отдыхал и ночевал третий помощник, но двое ученых заняли каюту Реннера. В итоге помощник был вынужден переехать к офицеру из космодесанта.

Реннер сидел в темноте, а его рассудок судорожно пытался расслабиться. В конце концов Реннер включил свет и нащупал панель громкой связи. Ответивший ему рядовой проявил чудеса самоконтроля: он не выругался и проявил восхитительную вежливость.

– Дайте мне мисс Салли Фаулер, – велел Реннер.

Рядовой без комментариев послушался. «Робот он, что ли?» – подумал Реннер и потер лоб рукой.

Салли не спала. Она вместе с доктором Хорватом только что закончила устраивать пришельцев в каюте офицера-артиллериста.

– Да, мистер Реннер? – невозмутимо произнесла Салли.

Однако по выражению ее лица штурман понял, как плачевно он выглядит. Наверное, он смахивал на помесь человека с кротом. Но Салли совершила настоящий подвиг немногословного общения!

Реннер вскочил.

– Я кое-что вспомнил! Ваш карманный компьютер при вас?

– Конечно. – Она вытащила устройство из кармана.

– Пожалуйста, проверьте его для меня.

Изумленная Салли настрочила что-то на мониторе и быстро стерла, после чего небрежно написала простенькое уравнение, а затем – посложнее: для решения явно требовалась помощь корабельного компьютера. Девушка вызвала из памяти корабля произвольные личные данные и подняла взгляд.

– Он прекрасно работает.

– Или я спятил, или… Вы сами видели, как мошкита разобрала его на части и собрала снова?

– Она сделала то же самое и с вашим оружием.

– Но карманный компьютер? – Реннер вылупил глаза. – Вам известно, что это невозможно?

Салли решила, что он шутит.

– Разве?

– А между тем это так. Спросите у доктора Хорвата. – Реннер отключился и лег.

Салли поймала доктора Хорвата, когда тот возвращался в свою каюту.

– Компьютеры соединяются в огромную интегральную схему. Мы даже не пытаемся их чинить, – и Хорват забормотал что-то себе под нос.

Пока Реннер спал, Хорват и Салли разбудили ученых-физиков, и никто из них в ту ночь уже не ложился.

«Утро» на военном крейсере – вещь относительная. Утренняя вахта длится от четырех до восьми – в такие часы люди обычно крепко спят, – хотя космосу, пожалуй, нет дела до таких условностей. Независимо от времени суток на мостике и в машинном отделении должны находиться члены экипажа. Вахтенного офицера Уитбрида ожидало два дежурства, но после ремонта четкий график «Макартура» исчез в вакууме. В результате Джонатона освободили от утренней и предполуденной вахт, дав ему восемь часов великолепного сна.

Когда он проснулся, часы показывали девять.

– Ничего со мной не случилось, – запротестовал Хорст Стейли. – И откуда у тебя взялась эта мысль. Забудь.

– Лады, – мягко сказал Уитбрид и поставил на свой поднос сок и овсянку. В очереди в кафе он стоял сразу за Стейли.

– Впрочем, я ценю твой интерес, – равнодушно произнес Стейли.

Уитбрид согласно кивнул. Он взял поднос и пошел дальше, глядя на неестественно прямую спину Стейли. Разумеется, Хорст выбрал свободный столик. Уитбрид присоединился к нему.

В состав Империи входило множество миров, где главенствовала белая раса. Парни с плакатов, зазывающих в военно-космический флот, все как один смахивали на Хорста Стейли. Квадратный подбородок, холодные голубые глаза, идеально симметричное лицо не выражает никаких чувств, широкие плечи, живот плоский и твердый, с рельефно выступающими мышцами. Внешне Стейли разительно отличался от Уитбрида, которому предстояло остаток жизни бороться с лишним весом.

Они поглощали завтрак в молчании. Наконец, как будто случайно, лишь бы что-то спросить, Стейли сказал: