Джек Вэнс - Златокожая девушка и другие рассказы

Такое предположение позабавило ее: «В таком случае он, должно быть, напился до умопомрачения».

Она отделила последнюю фотографию от альбомного листа, засунула ее в карман и неуверенно поднялась на ноги. Пора было уходить.

Джина собрала разбросанные бумаги в коробки и теперь стояла, пытаясь придумать, чтó можно было бы сделать с телом Джейма Моралеса. Нехорошо было оставить его здесь, на чердаке… Все связанное с Моралесом было нехорошо. Его труп мог пролежать здесь несколько недель или месяцев. У Джины возникло тошнотворное ощущение – она возмущенно подавила его: «Возьми себя в руки, дура!»

Полезно было бы стереть отпечатки пальцев… Кто-то тряс входную дверь салуна, стучал кулаком и хрипло орал: «Джейм! Джейм!»

Джина подбежала к выходу с чердака. Нужно было уносить ноги: кто-то видел, как Джейм заходил в таверну.

Она соскользнула по лестнице, протиснулась через отверстие в жалюзи на крышу сарая и тщательно восстановила первоначальный вид жалюзи. Затем она соскочила на землю и, пригнувшись под перекладиной прохудившейся ограды, проникла на задний двор соседнего бара «Алоха».

Уже через десять минут она вернулась в «Приют Суна», поднялась к себе в номер и сбросила одежду, направляясь в душ.

Элегантный ленивый клерк в приемной здания суда ворчал – ему не хотелось выполнять просьбу посетительницы.

«Ну пожалуйста! – умоляла Джина, улыбаясь, чуть отвернувшись и поглядывая на клерка искоса; ей часто помогала эта уловка. Такая поза придавала ей задумчивое очарование, таинственную дерзость, видимость немыслимой, не поддающейся воображению доступности.

Клерк облизал морщинистые губы винного оттенка: «Ох… так и быть. Юной, неопытной девушке, такой, как вы, лучше было бы оставаться дома под присмотром матери. Что такое? – резко спросил он. – Почему вы смеетесь?»

Джина еще не успела упомянуть о том, что ее запрос относился именно к поиску гулящей матери.

Они вместе просмотрели записи, прокручивая на экране одну страницу за другой.

«В том году мы были заняты по уши, – ворчал клерк. – Но имя должно найтись, если… Ага, вот у нас какая-то Молли. Молли Саломон. Это она? Задержана за бродяжничество в состоянии наркотического отравления 12 января, направлена в Реабилитационный Пансионат 1 февраля. Залог внесен поручителем, Джо Парльé – у него раньше был салун в Райском переулке».

«Это она! – возбужденно воскликнула Джина. – Когда ее выписали?»

Клерк покачал головой: «Таких записей у нас нет. Скорее всего, ее выпустили, когда она избавилась от пристрастия к наркотикам, через пару лет».

Джина прикинула в уме, нахмурившись и прикусив губу маленькими острыми зубами. Получалось, что Молли, скорее всего, снова вышла на улицы незадолго до рождения ее дочери.

Клерк внимательно наблюдал за посетительницей, как старый серый кот, но не высказывал замечаний.

Джина неуверенно спросила: «Наверное, эта… Молли Саломон уже не в округе?»

Клерк проявлял признаки беспокойства, покручивая кисточку, украшавшую отворот сюртука: «Как вам сказать, мадемуазель… вряд ли вы хотели бы посещать такие места…»

«Какой у нее адрес?»

Подняв голову, клерк встретился с Джиной глазами и тихо произнес: «Она живет в ночлежке, в шестнадцати километрах отсюда по дороге на Меридиан, за Эль-Панателой».

Дорога на Меридиан петляла, поднимаясь в холмы и огибая каждый из трех вулканических останцев, доминировавших в небе Ангельска, после чего круто, как пикирующая птица, спускалась к каждому из заброшенных рудников, а затем устремилась, уже прямолинейно, в долину Плаганка. Полет позволял сократить путь: шестнадцать километров по дороге превратились в десять километров по воздуху, и уже через десять минут после того, как аэротакси поднялось с площадки у «Приюта Суна», машина опустилась около ветхого старого сооружения.

Везде, где люди работали, что-то добывали и делали деньги в суровой и враждебной малонаселенной местности, появлялись ночлежки. После того, как строились города, когда цивилизация и ее удобства позволяли вести более благоустроенную жизнь, ночлежки становились молчаливыми напоминаниями о прошлом, дремлющими в захолустье, и звуки шагов становились в них настолько же заметными, насколько заметной раньше была полная тишина.

Джина бодро взбежала по ступеням из пенокамня. Салун на первом этаже пустовал. Стойка бара тянулась вдоль стены; за ней висело широкое зеркало, увешанное сотней сувениров, оставшихся со времен первопоселенцев: отборными звукосветовыми кристаллами, окаменевшими останками ходочков и прочих представителей вымершей кодиронской фауны, а также рудничными сверлами и декоративной панелью из шести горняцких шлемов, на каждом из которых было нанесено краской имя владельца.

Хриплый голос с подозрением спросил: «Что вам здесь понадобилось, барышня?»

Джина обернулась: в углу сидел горбоносый старик. У него были проницательные голубые глаза, а копна его седых волос напоминала о только что проснувшемся, взъерошенном белом какаду.

«Я ищу Молли, – ответила Джина. – Молли Саломон».

«Нет здесь никакой Молли. Что вам от нее нужно?»

«Я хотела бы с ней поговорить».

Челюсти старика непрерывно шевелились – так, будто он жевал что-то очень горячее: «Поговорить – о чем?»

«Если Молли захочет вам об этом сообщить, она сама вам расскажет».

Подбородок старика сморщился: «Зазнаёшься, значит?»

За спиной Джины послышались тихие шаги – в салун зашла женщина в тускло-коричневом длинном платье. Остановившись, она смотрела на Джину с жадным выражением нескрываемой зависти.

Старик рявкнул: «Где Молли?»

Женщина протянула руку, указывая на Джину: «Она ищет работу? Я этого не потерплю! Я ее метлой выгоню! Как только в доме заводится такая вертихвостка…»

«Я просто хотела поговорить с Молли».

«Она наверху… чистит ковер». Женщина повернулась к старику: «Пэйсли опять принялся за свое. Я была бы очень благодарна, если бы ты выгнал в шею этого старого забулдыгу».

«Он платит. Деньги есть деньги».

Джина начала осторожно подниматься по лестнице, но ей преградила путь крупная женская фигура.

В салон спустилась уборщица с ведром и щеткой в руках. Джина сразу узнала женщину с фотографии Джо Парльé – постаревшую на двадцать лет, измученную недомоганиями, раздражительную, но все еще тучную.

«Молли? – спросила Джина. – Вы – Молли Саломон?»

«Так меня зовут. А в чем дело?»

«Я хотела бы с вами поговорить. Наедине».

Молли пугливо оглянулась, бросив ненавидящий взгляд на старика и женщину в длинном платье, сидевших в салоне и прислушивавшихся с откровенным любопытством.