Джек Вэнс - Шато д'Иф и другие повести

«Это соглашение эпохального значения!» – объявил Цзя Лю-Минь.

«Начинается революционный процесс», – согласился Кийт.

Они продолжали торговаться по поводу расписаний поэтапной доставки боеголовок и соответствующего поэтапного прибытия «специалистов», и переговоры едва не закончились провалом. По всей видимости, китайского посла огорчала настойчивость Кийта, требовавшего фактической и немедленной доставки боеголовок, а не символических заверений в намерении их доставить. Кийта, в свою очередь, удивляли возражения китайского посла на ограничение пребывания «специалистов» в Лахади шестимесячным сроком, с предоставлением им лишь временных виз, решение о продлении которых зависело бы исключительно от лахадийского правительства. «Каким образом, в таком случае, эти специалисты смогут принимать близко к сердцу проблемы, возникшие в Лахади? – вопрошал Цзя Лю-Минь. – Как они смогут полюбить ту землю, которую им предстоит обрабатывать?»

Трудности были в конце концов преодолены, и Цзя Лю-Минь удалился. Почти тотчас же после этого с Кийтом связался Себастьяни, только что узнавший о предлагаемом китайско-лахадийском договоре. Себастьяни высказывался с осторожностью, нащупывая и уточняя намерения Кийта: «Не совсем понимаю, какова на самом деле логика этого проекта».

Когда Кийт уставал, в нем начинала преобладать личность Тамбы Нгаси. Его ответ помощнику директора ЦРУ показался нетерпеливым, резким и грубоватым самому Кийту: «В своей политике я руководствуюсь не логикой, а интуицией».

Тон голоса Себастьяни стал еще осторожнее: «Не вижу преимуществ в подобной сделке».

Кийт – или Тамба Нгаси – в зависимости от того, чья личность оказывала большее влияние, рассмеялся: «Русские покидают Лахади».

«Но китайцы будут контролировать ситуацию. А по сравнению с китайцами русские – благородные консерваторы».

«Вы заблуждаетесь. Ситуацию контролирую я!»

«Очень хорошо, Кийт, – задумчиво произнес Себастьяни. – Похоже на то, что нам придется доверять вашим суждениям».

Кийт – или Тамба Нгаси – отрывисто попрощался и отправился спать. В постели его напряжение разрядилось: Джеймс Кийт лежал с открытыми глазами, глядя в темноту.

Прошел месяц; китайцы доставили самолетами две боеголовки с обогатительных заводов в Улан-Баторе. Грузовые вертолеты установили их на ракетах, и Кийт обратился к населению Лахади, Африки и всей планеты с торжествующей речью: «Отныне Лахади, „африканский шлем“, займет достойное место среди тех, кто решает судьбы этого мира! Мы хотели власти – но не ради власти как таковой, а для того, чтобы обеспечить настоящее, весомое представительство африканцев в организациях и на переговорах, где до сих пор они были представлены лишь номинально. Юг больше не должен подчиняться Западу, Северу или Востоку!»

Первый контингент так называемых «китайских специалистов» прибыл уже через три дня: тысяча юношей и девушек в одинаковых голубых комбинезонах и белых холщовых тапочках. Они промаршировали дисциплинированными отрядами к автобусам и были доставлены в палаточные городки на тех земельных участках, где им предстояло поселиться.

В тот же день Леонид Пашенко прибыл во дворец правительства, чтобы вручить конфиденциальный меморандум президента СССР. Он ждал, пока Кийт просматривал это сообщение.

«Необходимо указать на тот факт, – говорилось в меморандуме, – что правительство СССР рассматривает укрепление китайского влияния в Лахади как нежелательное явление и оставляет за собой право принимать любые меры, необходимые для защиты интересов СССР».

Кийт медленно кивнул и поднял глаза, взглянув на Пашенко, наблюдавшего за ним с подрагивающей на поджатых губах улыбочкой. Кийт нажал кнопку и проговорил в микрофон: «Пришлите телевизионную бригаду, я намерен выступить с важным заявлением».

Телеоператоры поспешно привезли на тележках камеры и прочее оборудование. Улыбочка Пашенко застыла, кожа советского посла приобрела сероватый оттенок.

Режиссер подал знак: «Вы в эфире, господин премьер-министр!»

Кийт повернулся к объективу: «Граждане Лахади, африканцы всех стран! Рядом со мной – Леонид Пашенко, советский посол. Он только что вручил мне официальное уведомление, свидетельствующее о попытке его правительства вмешаться во внутренние дела Лахади. Пользуюсь этим случаем, чтобы во всеуслышание упрекнуть Советский Союз и заявить о недопустимости таких попыток. На правительство Лахади можно влиять только мерами, приносящими пользу лахадийским гражданам. Любое дальнейшее вмешательство со стороны СССР может привести к разрыву дипломатических отношений».

Кийт вежливо поклонился Пашенко, сидевшему на виду у всех телезрителей с застывшей нервной гримасой на лице: «Пожалуйста, рассматривайте это заявление как официальный ответ на меморандум, который вы вручили мне сегодня утром».

Не говоря ни слова, Пашенко поднялся и вышел из кабинета.

Через несколько минут Кийт получил сообщение от Себастьяни. Беззвучный голос начальника шпионов был резче, чем когда-либо: «Какого дьявола вы взбеленились? Вам нужна известность? Вы унизили русских – возможно, им вообще придется убраться из Африки – но понимаете ли вы, с каким риском это связано? Причем риск угрожает не вам и не Лахади, даже не Африке – но всему миру!»

«Нет, я не рассматривал такую угрозу. Она не имеет отношения к Лахади».

Голос Себастьяни срывался от ярости: «Лахади не стала пупом Вселенной только потому, что вам дали задание захватить власть в этой стране! Начиная с сегодняшнего дня – причем это приказ, имейте в виду! – ничего не делайте, не посоветовавшись со мной предварительно!»

«Не хочу больше ничего слышать, – ответил Тамба Нгаси. – Начиная с сегодняшнего дня, больше не обращайтесь ко мне и не пытайтесь вмешиваться в мои дела». Кийт отключил приемник, вздохнул и расслабился в кресле. Только после этого он моргнул и выпрямился – содержание разговора проникло в его сознание.

Несколько секунд он подумывал о том, чтобы снова связаться с ЦРУ и объяснить свои побуждения, но эту идею пришлось отвергнуть. Себастьяни решил бы, что его агент на самом деле спятил – тогда как Кийт просто-напросто устал, перенапрягся. Так заверял себя Джеймс Кийт.

На следующий день он получил отчет швейцарского технологического консорциума, заставивший его яростно фыркнуть – результаты не превзошли его ожидания.

К несчастью, китайский посол выбрал именно этот момент для того, чтобы нанести визит – его провели в кабинет премьер-министра. Круглолицый и жеманный, Цзя Лю-Минь излучал дружелюбие.

«Он принимает меня за провинциального вождя дикарей, – подумал человек, теперь уже полностью превратившийся в Тамбу Нгаси: в существо неотступное, как крокодил, лукавое, как шакал, непроницаемое, как темные джунгли.