Джек Вэнс - Лунная Моль и другие рассказы

Заметивший это Козмин неодобрительно покачал головой. «Именно таким образом не следует обращаться с артефактами! – пожурил он Генча. – Теперь ценная информация потеряна навсегда».

Зубы Генча слегка обнажились: «Это очевидно. Так как я несу всю ответственность за допущенный промах, вам незачем беспокоиться, выражая сомнения или упреки».

Козмин проигнорировал замечание Генча так, как если бы тот ничего не сказал: «В дальнейшем, будьте добры, не перемещайте и не берите в руки важные находки, не проконсультировавшись предварительно со мной».

Генч смерил коллегу уничтожающе презрительным взглядом: «Насколько я понимаю, ваша задача заключается в сравнении языков после того, как я их расшифрую. Таким образом, пока что вы можете беззаботно удовлетворять любопытство, не выполняя никаких существенных обязанностей».

Козмин не позаботился опровергнуть утверждение Генча: «Пожалуйста, больше не уничтожайте никакие данные. Ваша небрежность привела к разрушению артефакта. Советуйтесь со мной прежде, чем вы прикоснетесь к чему-нибудь еще». С этими словами Козмин направился по равнине к «Большому пурпурному» звездолету.

Шипя сквозь зубы, Генч поколебался несколько секунд, после чего поспешил вслед за коллегой. Оставленный без присмотра, Козмин мог наломать дров. «В эту игру могут играть двое!» – говорил себе Генч.

Многие исследователи уже окружили огромный, почти неповрежденный «Большой пурпурный» корабль, монументально возвышавшийся над Равниной Салвена. Корпус звездолета состоял из шершавого сиреневого вещества; его горизонтально опоясывали четыре полосы корродировавшего металла, по всей видимости относившиеся к приводной системе. О древности корабля свидетельствовали только слегка припорошенные пылью и кристаллами замерзшего газа поверхности.

Исследователи прохаживались вокруг звездолета – его люки были герметично закрыты. Судя по всему, проникнуть внутрь можно было только через пробоину в носовой части. Металлург нашел наружную лестницу, приваренную к корпусу, и проверил прочность ее ступенек – они показались вполне надежными. Все наблюдали за тем, как он поднимался по этой лестнице к разрыву в обшивке корабля; добравшись до него, он весело махнул рукой собравшимся внизу и скрылся в пробоине.

Генч исподтишка косился на Козмина, неприязненно разглядывавшего металлические поручни. Генч промаршировал к лестнице и стал подниматься. Козмин вздрогнул так, словно его ужалила оса. Поморщившись, он тоже сделал шаг вперед и поставил ступню на первую ступеньку.

Директор Дрю поспешил призвать его к осторожности: «Лучше не рисковать, профессор Козмин – кто знает, что может случиться? Я поручу техникам открыть люк, и все мы сможем безопасно пройти внутрь. Мы же никуда не спешим, не правда ли?»

«Конечно, вы никуда не спешите! – думал Козмин. – А пока вы бродите вокруг да около, это лингвистическое насекомое будет копошиться внутри, приписывая все лучшие находки себе в заслугу!»

Действительно, таково было намерение Генча. Включив фонарь на шлеме скафандра и пробравшись внутрь через разрыв в корпусе, он оказался в чудесном окружении форм и цветов, которые можно было бы назвать «причудливыми», 8 8 В своей книге «Планета Салвена» доктор Дрю замечает: «Цвет есть цвет и форма есть форма; на первый взгляд, неправильно было бы говорить о „человеческих формах“ и о „человеческих цветах“ в сравнении с формами и цветами „шершней“. Тем не менее, каким-то образом, благодаря каким-то свойствам такое различие существует. Называйте меня мистиком, если хотите…». хотя это слово недостаточно отражало сущность возникавшего впечатления. Некоторые функциональные детали напоминали устройство земных кораблей, но они были странно искажены и, по ближайшем рассмотрении, отличались неожиданными пропорциональными соотношениями. «Естественно, этого следовало ожидать, – говорил себе Генч. – Мы приспосабливаем окружающую среду к нашим потребностям – к длине человеческого шага и протянутой руки, к чувствительности сетчатки наших глаз и ко многим другим характеристикам. Неземные расы, конечно, применяют те же принципы на свой лад… Исключительно любопытно! Подозреваю, что длительное пребывание человека внутри этого звездолета способно привести к серьезным психическим расстройствам, если не к безумию». Генч с огромным интересом рассматривал иссиня-черные тела «шершней», разбросанные по коридорам корабля – там, где на них не осаждалась пыль, их хитиновые поверхности все еще блестели. «Как долго эти трупы могли бы оставаться в целости и сохранности? – спрашивал себя Генч. – Вечно? Почему нет? При температуре в 100 градусов по шкале Кельвина и в атмосфере инертного газа трудно было представить себе какие-либо изменения, за исключением вызванных воздействием космических лучей… Но пора было приступать к работе. Для гипотетических размышлений не было времени! Он опередил нерешительного Козмина и теперь намеревался максимально использовать это преимущество.

Одно обстоятельство внушало оптимизм: в корабле «шершней» наблюдалось изобилие образцов письменности. Всюду были знаки, таблички и надписи с зазубренными пересекающимися кривыми, на расшифровку которых, с первого взгляда, не было никакой надежды. Генча это скорее радовало, нежели огорчало. Предстояло решить трудную задачу – но определение с помощью компьютеров, распознающих закономерности, ключевых терминов и корреляций в процессе анализа контекста использования символов (каковой анализ и являлся основным вкладом расшифровщика) позволяло мало-помалу осмысливать незнакомый язык. Кроме того, в звездолете такого объема вполне могли содержаться не только библиотека, но и различные ведомости, перечни инвентаря и руководства по техническому обслуживанию тех или иных механизмов – неисчерпаемое богатство материалов! Генч предвидел, что его основной проблемой будет не расшифровка неземных языков, а вмешательство профессора Козмина.

Генч раздраженно покачал головой. Чертовски неприятная ситуация! Нужно было поговорить об этом с директором Дрю. Возможно, Козмину можно поручить какую-нибудь другую работу – составление переписи материалов, подлежавших отправке на Землю, или что-нибудь в этом роде.

Генч бродил по коридорам звездолета на разных уровнях, пытаясь найти основное хранилище письменных материалов или, на худой конец, центр управления. Но в архитектуре корабля «шершней» трудно было разобраться, и поначалу Генч не добился успеха. Расхаживая взад и вперед, в конце концов он оказался в чем-то вроде трюма, содержавшего штабели ящиков и коробок, после чего спустился по наклонной эстакаде на нижний уровень корабля, в вестибюль перед входным люком. Люк к тому времени уже вскрыли; ученые и техники входили и выходили. Генч с отвращением остановился и вернулся тем путем, которым пришел – через трюм, по коридорам, вверх и вниз по наклонным переходам. Ему стали встречаться другие члены комиссии, и он ускорил шаги – настолько, что коллеги оборачивались, удивленно провожая глазами его торопливо шагающую фигуру. Наконец Генч зашел в помещение, служившее центром управления, хотя оно ни в малейшей степени не напоминало рубку управления земного корабля – по сути дела, Генч уже заглядывал сюда раньше, но сперва не распознал функцию отсека.