Яна Завацкая - Перезагрузка

Например, дал мне Зильбер книжку с рассказами о том, как страдали люди в лагерях в старом Советском Союзе. Какой-то Шаламов написал. В предисловии было сказано, что мол, описал ужас. Я и ждала ужасов, но их там не оказалось. Рассказы про жизнь. Работа у них была у всех в этих лагерях. Никого без работы не оставляли. Паек давали каждый день. Как я поняла, конечно, трудно было. Кто-то умирал, но чаще умирали по глупости какой-то. Или по случаю, например, болезнь. Но умирали все равно меньше, чем у нас! Работа тяжелая, да. Ну так и у нас на Заводе тяжело, но почему-то все на работу рвутся при этом. А у них гарантия, что не выкинут, и не сдохнешь просто так. И ведь нам за работу тоже продуктов дают совсем немного, да ещё семью надо кормить. Да, холодно опять же у них, Сибирь, север. Но всё равно не так холодно, как было у нас после Бомбы несколько лет. Когда вообще на улицу если выйдешь – умрёшь минут за пять, а иногда бывало так, что замерзали за несколько секунд. То есть конечно, не сахар у них была жизнь в лагерях, но уж с таким надрывом, так трогательно он об этом писал, что одно недоумение оставалось. Хотя я позже поняла, почему надрыв такой. Они все там были счастливы, потому что думали о другом, замечательном мире и даже надеялись туда вернуться. Они знали, что есть где-то рядом большие светлые города, где тепло и сыто, и что их семьи там в безопасности и довольстве. Эта мысль, с одной стороны, вызывала у них печаль и даже терзала – но с другой, они сами не понимали, какое это счастье, и в какое чудесное время они живут.

Для меня книжки были – как и музыка, удивительное что-то, как будто переносишься совсем в другой мир, и забываешь обо всём, что вокруг.

А особенно мне понравились стихи Пушкина, тем более, что я их в детстве до войны ещё читала и немного помнила. «Кто при звездах и при луне так быстро едет на коне?» Я стала эти стихи запоминать и всё твердила про себя, когда в патруле скучно было, или, например, перед сном.

Всё это искусство – стихи, рассказы, песни – это волшебство на самом деле. Оно с нами что-то делает изнутри. Мать бы сказала, что это глупости, конечно, всё, что нельзя съесть или надеть на себя – все у нее была глупость. А вот я так не думаю. Все это нужно людям.

Мы на собрании решили, что будем приводить в порядок второй корпус. Топить там сейчас нечем, но летом он нам пригодится. А сейчас пока его можно под склад использовать, оружейку туда перетащить. Мы с Чумой и Чингизом целое утро работали в наряде – очищали от барахла подвалы. Совсем негодные доски и всё, что горит – на растопку. Кое-что попадало в мусор. Но встречались и ценные вещи – например, целый стол, куски мешковины, старая обувь, книги, железки разные. Под лестницей образовалось две кучи – одна на растопку, а другая на разбор. Мусор мы весь выволокли и сбросили в яму на заднем дворе. Хотя мороз стоял под тридцатку, работали в свитерах – от темпа работы было жарко. Наконец Чингиз взглянул на кучи и сказал.

– Харэ пахать. Скоро обед уже, а мне лично сегодня в Дождево.

В самом деле, задание было выполнено с избытком, мы очистили три подвальных помещения. Накинули ватники – зимняя форма у нас уже теперь была, но на работу мы её не носили – и пошли потихоньку к первому корпусу. Солнца, как обычно, не было, небо – серая пелена, а внизу все бело от снега. Я думала о том, что вот вроде бы и работаем много, а жизнь все равно у меня стала гораздо лучше. Тоже вроде бы всё время уходит на выживание. Но когда мы вместе, то все это как-то веселее. И уверенности больше, что выживем.

– Со вчерашней разведки что-нибудь известно? – спросил меня Чингиз. Я помотала головой.

– Ничего не нашли.

Чингиз нахмурился. Как и обещал Ворон, теперь мы регулярно проводили разведку – как людей посылали, так и беспилотники – в поисках наших пропавших близких. Я сама два раза ходила. Вчера снова посылали народ, на сей раз в Заречье. Но и они вернулись ни с чем.

– Я бы на вашем месте особо не рассчитывала ни на что, – заметила Чума, – дружки есть дружки. Это чудо должно случиться, чтобы…

Она не договорила. И так было ясно – чудо, если Дана и семья Чингиза еще живы.

– А иначе вообще смысла нет, – мрачно сказал Чингиз, – на фига вообще жить, если они…

– Жить всегда стоит, – ответила Чума. Я коротко взглянула на нее. Чего ей стоило это понимание? Ведь вряд ли сильно хочется жить, когда ты в руках у дружков. Страшно подумать, превратиться в игрушку для них. Совсем это несовместимо с Чумой, которую я знаю. Но ведь тогда она ещё не стала Чумой. Только потом, после всего, что с ней сделали. Тут одно из двух – либо сдохнешь, либо станешь вот такой.

– Если бы их хотели убить, – сказала я, – то убили бы. И трупы бы оставили на видном месте. А так – надежда есть.

Мы вошли в коридор, и Чингиз свернул к жилым помещениям, а мы с Чумой пошли дальше, мне ещё надо к Зильберу было зайти, спросить, что за болезнь у Волка. Из бюро доносился какой-то шум. Я заглянула туда. Работал древний принтер. Мы электричество обычно экономили, так что меня это удивило. Но у принтера стояла Иволга, сжимая в руке пачку каких-то распечаток.

– А, здорово, Маус! Привет, Чума! – улыбнулась она. Мы подошли ближе.

– А это что такое? – поинтересовалась я. Иволга протянула нам по распечатке.

– Я хочу это отнести на завод. Там уже говорила с некоторыми людьми из цехов. Сама-то я в лаборатории работаю, но важно, чтобы это все прочитали.

Я сначала вытаращилась на Иволгу. Что это за дела она затеяла? А потом опустила глаз и прочитала листок.

« Товарищи рабочие!

Каждый день, от рассвета до заката, или всю ночь каждый из нас вкалывает, чтобы не умереть с голоду. Из наших рук выходят коммы, системы наведения, точные электронные приборы, и все это хозяева везут на юг, на восток, чтобы продать за настоящие деньги, и купить одним только себе все больше и больше машин, предметов роскоши, хорошей еды, чтобы закабалить нас ещё больше. Чтобы самим жить ещё лучше, а нас запугать с помощью купленного оружия и оплаченных охранников, чтобы мы и пикнуть не смели. Их дети объедаются сладостями и пирогами, играют в роскошные игрушки – а наши умирают от болезней и голода. Справедливо ли это?

Та плата талонами, которую они нам дают, не составляет и десятой доли той стоимости, что мы производим для них. Уже тысячу раз наш труд окупил все машины, цеха и всю нашу получку. Да и купили они эти здания и машины на деньги, награбленные у народа. Справедливо ли это?

И даже эту мизерную плату нам не дают полностью. То задерживают получку. То на склад не подвозят необходимых нам продуктов. То за любую ерунду могут дать штраф и лишить нас талонов, а это каждый раз – угроза голодной смерти нашим детям и близким. Справедливо ли это?