Яна Завацкая - Перезагрузка

– Тем более не за что, – спокойно ответила Иволга, – я это в корыстных целях сделала. Ты мне пригодишься на Заводе, Маус. Это хорошо, что у тебя пропуск есть.

У меня сердце сжалось. Я понимала, что Иволга мутит что-то неясное. Как бы это не обернулось для всех нас большой бедой… Но в то же время я знала, что буду Иволге помогать, что бы ни было.

Потому что она, кажется, знает, что делать. Как спасти всех.

Иволга улыбнулась, щелкнула по трубочке с переливаемой кровью и сказала непонятно.

– Мы с тобой одной крови, Маус, ты и я.

Я бы не узнала эту девчонку, если бы она не сказала мне обо всем сразу сама. Темно-русые длинные волосы, заплетенные в косу, продолговатые зеленые глаза. Да, похожа на русалку. Села напротив меня, протянула кулек, а в нем – яйцо и яблоко.

– Оно сваренное, – сказала Русалка про яйцо, – от копарей привезли. Там у одного куры есть.

Яйца я пробовала в детстве. С тех пор – ни разу, куры у нас все сразу вымерли, а может, оставшихся поели. Я осторожно взяла подарок.

– Ешь, тебе полезно, – тихо сказала спасенная, – у меня тоже была лучевая, но небольшая. Уже все нормально.

Кормили меня и так хорошо. Практически досыта, да еще приносили хорошие продукты – бульон сначала, теперь уже давали тушенку ежедневно, хлеб. Ну и конечно, червей засоленных, для белка. Рыбу давали. Капусту тоже каждый день. Мало того, что Гонджу из столовой хорошие продукты носила, еще и каждый старался хотя бы чуть-чуть притащить, а навещали меня много. Мое отделение каждый день навещало. Но яйцо! Да еще яблоко. Я думала, яблоки только в Новограде бывают. Конечно, кислинка, маленькое – но все равно!

Я отложила гостинец под подушку. Потом освоим.

Русалка попросилась в мое отделение и сейчас изучала азы военной науки под руководством Чумы. Пока не жаловалась, хотя сегодня вот у нее что-то нижняя губа распухла и кровит.

Не знаю, какой она боец, но Леди все равно не заменит. Я видела перед собой татарское доброе лицо Айгуль, с морщинками, с черными блестящими глазами, и внутри все болело. Наши мертвые нас не оставят в беде, думала я, и боль отступала. Теперь я знаю, для чего нужны песни. Мать бы сказала, что это ахинея, а я знаю – нужны. Чтобы бороться с внутренней болью, которая бывает хуже, чем обыкновенная.

– Слушай, – я взяла Русалку за руку – тонкую, с длинными пальцами, – я все спросить хотела. Вы ведь не знали, что вас просто убьют? Ну, ищущие Блаженства… вы думали, там правда что-то такое, не знаю – рай?

Русалка покачала головой.

– Мы знали. Те, кто приходит в церковь – им не сразу говорят. Там сначала так хорошо, знаешь… У меня мать умерла, отец давно уже, а мать и сестренка этой зимой. Работы нет. А тут эти. Я пошла к ним потому, что там хотя бы кормят, похлебку варят каждый день. Работать тоже много приходилось… ну и проповедовать. И тебя там обволакивают такой любовью, такой заботой. Все такие хорошие, ласковые. И молятся Богу. Мне понравилось молиться, такое теплое чувство внутри. Я думала, как хорошо… А потом меня избрали. А у избранных – все иначе. Хотя тебе с самого начала уже объясняют, что эта жизнь – ад, юдоль зла. И на самом деле, ведь ад, разве нет? Разве они неправы, Маус?

Я посмотрела в ее настороженные зеленые глаза. Кивнула. Конечно, ад, кто бы спорил.

– А потом ты все время сидишь, поёшь и молишься. И едят Избранные очень мало. В голове такое странное состояние возникает, будто пустота. И потом тебе говорят, что раз земля – юдоль скорби, то нужно уйти из жизни. Это называется «нежная смерть».

Мне показалось, что я где-то слышала это выражение. Не помню, где.

– Понимаешь, я думала, что они – благодетели. Я не то, что до конца верила. Да нам и не особо впаривали про небесное блаженство и все такое. Нам скорее объясняли, что проще уйти легко, от одного укола, чем страдать и погибнуть так, как у нас все умирают… от чумы какой-нибудь, или крысы загрызут, или не дай бог еще дружкам или лесникам попадешься. Что не надо населять мир больными детьми, а ведь большинство рожает сейчас мертвых или больных, а надо избавить мир от людей, нас, мол, и так слишком много…

– Но ведь и так много вымерло, – не выдержала я, – Сколько война-то уничтожила. И после нее тоже…

– Вроде бы да, – Русалка свесила темные волосы на лицо, – но разве не кажется иногда – нас слишком много? Еды на всех не хватает.

Это, кстати, правда, подумала я. Мне тоже в городе часто кажется, что людей осталось слишком много. Вот если бы еще половина вымерла – сколько освободилось бы относительно хорошего жилья! И хватало бы консервов, которые с довоенных времен сохранились. А так мы – как сельди в бочке…

Но это нелогично. Как же люди жили раньше, когда их было в три раза больше? И что интересно, еды и жилья практически на всех хватало.

– Тебе постоянно повторяют одно и то же: надо уйти. И ты понимаешь, что уход – избавление. Что эта жизнь невыносима… ну и правда, Маус, она же невыносима, разве нет? И зачем же мучиться, когда можно покончить со всем одним шагом? Тем более, такая безболезненная смерть, и тебя все вокруг восхваляют, ты уходишь в любви и хороших чувствах.

– Мать моя женщина! Но сейчас-то я надеюсь, ты не собираешься уходить безболезненно просто так?

Русалка скривилась, будто от боли.

– Так они же нам врали. Я-то думала, они благодетели. Нас спасают, человечество… А оказалось, это у них бизнес такой. Хари ненасытные!

Я вздохнула. Был у нас разговор с Вороном и Иволгой – а не разгромить ли это чертово гнездо? Иволга сказала:

– Не сейчас. Позже сделаем обязательно.

Ворон согласился.

– Сейчас не надо, Маус. Это нас только ослабит, взять у них особо нечего, помещения их нам не нужны с радиацией… угрожать они нам тоже не угрожают.

Они переглянулись с Иволгой, словно продолжали какой-то неведомый мне междусобой.

– Когда мы возьмем власть, – негромко сказала Иволга, – разберемся. Расстреляем всех подлецов там. Людей выпустим.

Ворон отвернулся. Мне тоже показалось диким выражение Иволги «когда мы возьмем власть». Это как она собирается сделать, интересно?

– А потом, – сказала еще Иволга, – про нас будут рассказывать, что мы кровавые палачи и убиваем возвышенных духовных людей только за то, что они молились Богу. Но мы до этого не доживем, так что можем спокойно это игнорировать.

Этого я тоже уже не поняла. Ясно было одно – сейчас мы сектантов штурмовать не будем. И конечно, командование имеет на то свои резоны, и я их понимаю.

Мне становилось все легче. Наступил март, и хотя у нас и в марте все так же лежит снег, но становится чуть теплее, и рождается надежда – скоро придёт тепло, зелень, насекомые… Люблю весну. Я все еще была очень слабой, но начала подниматься на ноги, делать упражнения. Однажды доплелась до выхода и подышала свежим воздухом. За что Зильбер мне сделал строгий выговор.