Яна Завацкая - Перезагрузка

– Пропустите! – потребовала я. Один из парней сообщил мне на нецензурном языке, куда я должна прямо сейчас пойти.

– А не пошел бы ты сам… – и я выдала свою трехэтажную версию пункта назначения горе-охранника. Но у них были автоматы, а у меня только «Удав», на кулачках они однозначно сильнее меня, да и не будем же мы отношения выяснять таким образом?

– Ребят, ну пустите! Мне поговорить надо с Вороном. Если он что-то сделал – надо хоть понять, что случилось!

– Будет суд, – ответил второй боец, – разберёмся, кто что сделал. А пока пусть посидит. Он убийца, ты что, сомневаешься? Наши своими глазами видели.

– Эй, Маус! – я обернулась. Передо мной стояла Чума и все наши за ней.

– Слышь, Маус, – негромко сказала Чума, – мы тут подумали… надо бы дежурство организовать. А то они Ворона ночью замочат, и мы ничего не узнаем. Потом скажут, что так и было.

Я кивнула устало. На самом деле вряд ли они замочат Ворона, тут Чума ошибается. Если их целью было просто замочить, то они бы уже это сделали. И свалили бы на дружков. Велика ли проблема – очередь в спину дать…

Нет, тут сложнее все. Кавказу доказать нужно, что Ворон – сволочь и убийца. Ещё суд, вишь ты, собираются устроить. Ведь ясный пень, Кавказ сам хочет ГСО командовать. А гарантии, что его выберут просто так – нет. Поэтому и понадобился целый спектакль… хотя с другой стороны, неужели Кавказ в присутствии своих замочил собственного бойца? Только ради спектакля?

Дикость, но я скорее поверю в это, чем в то, что Ворон начал стрелять в собственных бойцов ни с того, ни с сего. А если вспомнить все эти разговорчики в последнее время, то вовсе и не дикость получается. А ожидаемое событие.

Поэтому, конечно, Ворона они пока не убьют. Им надо, чтобы его убили мы сами.

И тело чтобы расстреляли, и память о нем – тоже убили навсегда.

Но я и представить сейчас не могла – пойти обратно в казарму и спать. Я сказала Чуме.

– Хорошо. Останусь сейчас я. И ещё двое желающих пусть остаются. Ты возьми еще двух людей, и смените нас через три часа.

Иволга вернулась на следующий день только к вечеру – у нее была смена в лаборатории. ГСО бурлила. У подвала на часах сменялась охрана – все из четвертой роты. Никто больше охранять Ворона не пожелал. Никто, по-моему, в версию Кавказа особо не поверил.

– Так из четвертой все нормальные люди поуходили давно, – с презрением заметила Чума. И в самом деле, многие из четвертой перевелись в другие роты. Особенно девчонки и женщины – там женщин осталось мало. И все сплошь молоденькие девочки, тихие, не видно их и не слышно. И парни оттуда уходили. Но те, кто остались – Кавказу в рот смотрели с восторгом.

По счастью, в патруль мне было не надо. Я отвела занятия как-то механически. Сама сходила позаниматься рукопашкой к Роки. После обеда мы разгружали продукты, привезенные от копарей и чистили двор от снега. У Даны закончились уроки, и она присоединилась к нам, с трудом ворочая большой метлой. Вскоре работу мы закончили, и я взяла Дану за руку.

– Маш, – спросила она, – а что с Вороном случилось? В школе никто ничего не знает.

– Мы сами ничего не знаем, – буркнула я. Потом обняла ее. – Не волнуйся, детка. Все нормально будет. Иволга придет – разберется.

Но Иволга не разобралась. Как только она вошла в Танку, ее тут же облепил народ. Я не слышала, о чем они говорят, но видела, как лицо Иволги стремительно бледнеет, сравниваясь оттенком с окружающим снегом. Как глаза округляются.

Ничего, сейчас она пойдет и разберется с Кавказом. У меня не было сомнений, что она способна это сделать. Мы двинулись вслед за ней к штабу, где обычно сидели они с Вороном. А теперь почему-то засел Кавказ. Формально он, конечно, имел право там находиться, как ротный. Мы ввалились в помещение вслед за Иволгой, меня пропустили вперед, так что мне даже кое-что было видно. Вокруг Кавказа расселись его бойцы из четвертой роты – китаец Лон, белобрысый Айфон, еще двое незнакомых мне, и маленькая Гюрза, которая ходила за Кавказом преданным хвостиком и никогда не раскрывала рта.

– Что за дела, Кавказ? – спросила Иволга напрямую. – Что вы здесь за театр устроили? Если у тебя есть проблемы – почему нельзя было прийти и поговорить?

– Ты не поняла, – хищно усмехнулся Кавказ. – Ворон практически на моих глазах – при двух свидетелях – застрелил бойца. Ни за что, просто нервы не выдержали. Что мне нужно было делать? Ждать тебя? Или все-таки задержать?

– Если он стрелял – то, конечно, задержать, – Иволга подчеркнула «если». Я замерла. Ситуация зависла и становилась все более зыбкой. Кавказ прямо обвинил Ворона в убийстве. Конечно, Иволга может банально приказать освободить Ворона, и это будет сделано. Даже драки с четвертой ротой, возможно, не будет – не дураки же они нарываться.

– Чего ты хочешь, Кавказ? – спросила Иволга.

– Открытого суда, – ответил он, – если мы все здесь равны, то и Ворон не должен быть исключением, и он подлежит народному суду.

Иволга долго молчала. Мертвая тишина повисла в комнате.

– Суд завтра, – сказала она сухо, – в шесть вечера в актовом зале. И я надеюсь, что у вас будут доказательства.

– Материалов собрано предостаточно, – откликнулся Кавказ, – не все тут в восторге от Ворона.

– Завтра посмотрим.

Иволга развернулась и пошла к выходу. Я хотела догнать ее и спросить, почему она не поставила Кавказа на место. Но вокруг нее образовалась толпа, все галдели, и мне уже было туда не пробиться.

– А может, он и в самом деле, – пробормотала Рысь, прочищая ствол своего «Удава». Части пистолета были разложены на полу перед ней на чистой тряпочке.

– Что – в самом деле? – угрожающе спросила Чума. Рысь глянула на нее.

– Ну это… пристрелил пацана. Откуда мы знаем-то?

– Рот закрой, – посоветовала Чума. Я отвернулась, легла на свой матрас. Весь вечер разговоры только об этом. Дане я сказала, что Кавказ что-то мутит, и быть такого не может, завтра все выяснится, чтобы она не брала в голову. Но на самом деле на душе у меня скребли кошки.

Мог Ворон кого-нибудь убить? Говно вопрос. Почему нет? Он ведь убивал. Для него ведь это нормально. Я вспомнила, как Пулю увели за сарай… как он вышел оттуда, передергивая затвор. Убрал аккуратно пистолет в кобуру. Да, Пулю нужно было расстрелять. Да, все это так. Но почему он сделал это сам – почему так?

Еще вспоминалась сцена с пленным в доме Мертвеца. Как Мотя лупил этого пленного, а Ворон велел ему прекратить, и сам наступил сапогом на рану. Вроде уже вот много я в жизни чего насмотрелась, но тут меня чуть не вырвало. Так спокойно он это делал. По-простому. Как будто так и надо. И потом пристрелил.

Это тоже был враг, и они только что замучили насмерть Мерлина, и сомнение тогда не шевельнулось, что в этом есть что-то неправильное. Но все равно.