Игорь Дубов - Куси, Савка, куси!

Это был Кремль! Правда, непонятно какой: деревянный или белокаменный, но точно Кремль. А загадочная масса, что темнела перед Свирем – посад, практически только что шагнувший на Неглинную. И сама Неглинная текла рядом, это ее журчание он слышал там, впереди.

Он потому и помнил памятью ног в деталях рельеф этой местности, что очутился на том же самом месте, где стоял дом Мосальского. Только намного раньше, чем этот дом там появился. Кремль и небольшой посад могли быть и в тринадцатом веке, и в четырнадцатом, и в пятнадцатом. Было бы светло, он бы определил точнее. А сейчас надо было бежать. Изо всех оставшихся сил. Назад к лесу. Вот только как он попал сюда?

Как случилось, что его выбросило назад, а не вперед? Почему неправильно сработала аппаратура? Он еще раз попытался вспомнить, как это произошло. Он стоял перед темпоратором. До этого он втолкнул в коридор Наталью, и она прошла – он это видел. А потом его ударило сзади. И бросило вперед. Ударом двери его бросило вперед. И в это мгновение… Ну, конечно! Случись все секундой раньше или позже, он был бы либо дома, либо там же, в семнадцатом веке. Малыш замкнул темпоратор на себя. Когда сорвалась дверь, Малыш выбросил темпоратор, и в это самое мгновение Свирь влетел в центр кольца входа.

И оттого, что все факты, наконец, выстроились в жесткую, логически неуязвимую цепь, и оттого, что сложившаяся схема, судя по всему, была правдой, вдруг онемели ноги и спина, и слезы удавкой стянули горло под кадыком. Ему захотелось лечь ничком на землю, но он не лег, а продолжал сидеть, мотая головой и тяжело дыша. Теперь спасти его никто не мог. Потому что никто не знал, где он. Его просто потеряли. Камеры, конечно же, зафиксировали вход в коридор. Но рассчитать возникший при трансгрессии темпоратора пучок хроновихрей было невозможно. И кого-нибудь из будущего искать здесь было бесполезно. Двадцать две экспедиции, подготовленные Службой Времени за полвека своего существования, Свирь знал наизусть

Отчаяние шагало рядом, нависало, горбатясь, дышало смрадно в затылок.

«Надо бежать, – сказал он себе. – Скоро начнет светать. Вставай… Покажи им всем…»

И он действительно встал и, отфыркиваясь от ударов секущих лицо веток, натыкаясь на деревья, пошел плечом вперед, на северо-запад, пытаясь выйти на Тверскую дорогу, чтобы быстрей убраться из обжитого Занеглименья. Правый бок невыносимо, болел, но Свирь притерпелся к бьющейся в нем, рвущей мышцы боли. Время от времени, когда боль впивалась особенно глубоко, он кусал губы и уже прокусил нижнюю. Боль иногда выключала сознание, но он все равно был сильнее нее, подчинив себе и заставив шагать изломанное свое тело.

И пока он шел, выходя на дорогу, и уже выйдя, и загребая ногами пыль колеи, и потом сойдя с нее из-за почудившихся ему в ночи голосов, – все это время он думал, а точнее, не мог избавиться от мыслей о том, как милостива была к нему судьба. Падая с высоты третьего этажа, он сломал только ребро и руку, а не шею. Он попал в лето, а не в зиму, и не замерз, лежа без сознания. Он появился здесь, меньше, чем в километре от Кремля, в своем необычном комбинезоне ночью, а не днем, и успел вовремя очнуться. Его вообще могло забросить куда-нибудь в мезозой. Судьба просто демонстрировала ему свою любовь. Если не считать того, как она коротко и убийственно разделалась с ним, по существу, безвозвратно вычеркнув из списка живых.

Она отомстила ему за все пренебрежение, которое он позволял, сведя с ним счеты раз и навсегда. Хотя нет! Она все-таки оставила ему крохотную лазейку. Он мог стать источником флюктуации, и тогда бы его нашли. Но даже самая крохотная флюктуация могла оказаться трагической не только для судеб сотен и тысяч людей будущего, но и для всего мира. Свирь не раз рисковал жизнью и по менее значащим поводам, и сейчас, представив себя с кустарным пулеметом на льду Чудского озера, он слабо улыбнулся и тут же забыл об этой неосуществимой возможности.

Чувствуя, что слабеет, он углубился в лес и, наткнувшись на буерак, спустился в него, пытаясь укрыться от ветра. Надо было немного поспать, а потом двигаться дальше. Но сон не шел. Горячечная лихорадка била тело, иссушала мозг, проступала липким потом. Свирь лежал на земле, стуча зубами, прижав колени к груди, а кругом по лесу тенями шныряли бесшумные киберы, играла тихая музыка, и Наталья, щемяще красивая, улыбаясь, стояла рядом, глядела на него прозрачными глазами Фата Морганы.

– Не хочу! – прошептал Свирь, чувствуя, как тяжело ходят легкие, со свистом втягивая воздух.

И заскрипел зубами.

– Уходи! – приказал он.

Сейчас ему предстояло умереть. Наталья не должна была видеть, как это произойдет.

Потом он все же уснул, опять-таки от слабости, а когда проснулся, солнце стояло уже высоко, лес был полон света, и пели птицы.

Проснувшись, он тут же поднес кисть к глазам и посмотрел на индикацию браслета. Как он и предполагал, прокол-пакет был неизрасходован. Он действительно провалился в разрыв хронопространства, образовавшийся в момент трансгрессии темпоратора. Только полный прокол-пакет ничего не менял в его положении. Просто это означало, что он все понял правильно.

Крест модуля биоохраны плотно всосался в грудь и, видимо, напряженно работал, потому что рука болела меньше, и опухоль спала, и голова не кружилась. Энергии модуля должно было хватить надолго. Даже когда он станет дряхлым стариком, модуль все еще будет лечить его распадающуюся плоть.

Невесело улыбаясь, Свирь лежал на спине и смотрел на паутину ветвей над головой. Прежде всего надо было полностью исключить последние возможности значимой флюктуации. Для этого следовало раздобыть одежду и зарыть комбинезон. А чтобы украсть одежду, необходимо было найти небольшую деревушку.

Ночью он прошел мимо какого-то села. Он услышал его по глухому лаю собак, донесшемуся с ветром. Однако село это показалось ему достаточно населенным и, стало быть, отпадало. Далеко вверх по Тверской, он помнил, была деревня Зыково и сельцо со смешным названием Отцы Святые. Свирь никогда там не был, но жителей села представлял почему-то всех поголовно седобородыми старцами с глубокими иконописными глазами пустынников далеких северных скитов. Но все это было в семнадцатом веке. А сейчас?

Кряхтя и ругаясь, он вылез из своего ложка и, пройдя буквально несколько метров, вдруг отчетливо ощутил, что почва проседает под его ногами и вязко и смачно хлюпает водой. Он понял, что забирается в болото, взял немного левее, огибая его, и вскоре заметил, что деревья редеют и за ними видно свободное пространство. Он уже ушел далеко на север, и это могла оказаться Пресня. Но это была не Пресня.

Держась рукой за ненадежный ствол гнущейся березки, Свирь стоял на опушке и смотрел на разбросанные совсем рядом, за дорогой, избы небольшого, в несколько дворов, сельца и на виднеющуюся над избами деревянную главку какой-то церкви. Теперь стало ясно, куда он попал. Это была Волоцкая дорога. И село за ней было не чем иным, как старинным подмосковным селом Кудриным, за которым при впадении Пресни в Москву-реку с давних времен стоял. Новинский монастырь.