Лиля Хайлис - Катастрофа или гибель Атлантиды

Вдоль стен тускло горели, даже не горели, а мерцали посаженные близко друг к другу крохотные лампочки. С глубокого черного неба лился неяркий свет звезд. В городе звезды существуют где-то далеко, сами по себе. Удивительно, какими близкими они кажутся под стеклянным куполом аквариума. В горах, где-нибудь на Иде, звезды совсем близки. Крупные, яркие, они чуть ли не висят над головой, четко вычерчивая линии созвездий.

Запах океана смешался с ароматом ночи и мяты, которую традиционно сажали у аквариумов. Было спокойно, было так тихо, что не верилось, совсем не верилось в смерть… И ни во что плохое не верилось в этом теплом аквариуме, в этом слабом свете, в этом запахе моря и мяты, в этой волшебной близости звезд.

Когда Касс подошла к последнему загону, Лега вынырнула. Высунула из воды голову и молча оперлась руками о покрытый светло-коричневым пластиком край разделительного стекла. Круглые зеленые глаза без ресниц уставились на Касс вопросительно, но равнодушно. Смотрели, не выказывая ни малейшего удивления по поводу внезапного появления ее в аквариуме.

Касс не стала раздеваться, входить в воду. Просто со своей стороны прислонилась к перегородке. Некоторое время Прекрасная дева и русалка молча разглядывали друг друга. Наконец, Касс нарушила молчание.

— Прости, Лега, я принесла тебе плохую весть.

— Настоящие убили его. — Непонятно, каким образом, догадалась Лега. У губ ее появились две горькие складки.

— Перед смертью он просил передать тебе это, — Касс взяла руку Леги и вложила в холодную ладонь русалки гладкие камешки ожерелья, полученного только что от Рамтея.

— Ты видела его? — с надеждой спросила Лега.

Касс отрицательно покачала головой: — Мне передали… для тебя.

Лега не стала спрашивать, ни кто передал, ни когда. Нет, не умели плакать русалки со своими круглыми, без ресниц глазами.

— Настоящие творят нас и уничтожают, — сказала Лега. С тем самым ледяным спокойствием, которое бывает, если пройти процедуру очищения. — Настоящие, конечно, знают, как лучше.

А может, она действительно уже прошла обработку? Но тогда она вообще ничего бы не помнила, она и Касс не узнает после очищения.

— Он приезжал за рыбой, — монотонно говорила Лега. — Он был добрый кентавр. Он был силен и прекрасен.

— И вы полюбили друг друга, — закончила за нее Касс. — Вы, разные… — она запнулась и замолчала в поисках нужного слова, не нашла и тогда повторила: — совершенно разные.

— Настоящие дали нам разные тела, — возразила Лега. — Это Настоящие любят телами. Мы любили душами. А души наши похожи.

— Говорят, и Настоящие не всегда любят только телами, — вздохнула Касс. Затем, мгновенно уловив всю фальшь, неуместность своего оправдывания, быстро добавила, — тебя я люблю душой, например.

— Нет, — покачала головой Лега. Она ничего не заметила в голосе подруги, ни смутной фальши, ни откровенной лжи. — Я имею в виду не ту любовь, а другую, ту самую… Помнишь, я расспрашивала тебя, а ты не знала, как объяснить… Теперь-то я хорошо знаю, что такое — любовь.

“А если все же не равнодушие, а умение контролировать свои чувства…” — мелькнуло в голове у Касс. Вслух она промямлила: — Как же вы…

— Поэтому он мертв, — тяжело сказала Лега и опять улыбнулась новой, несвойственной ей раньше улыбкой. Эта несчастная улыбка, полугорькая, полужалкая, заменившая на лице русалки и живость, и веселый задор, и смешливость, кольнула Касс в самое сердце и потом долго щемила в груди.

— Сквозь толщу стекла и воды я слышала его поступь, и сладкий огонь обжигал мою душу, — неторопливо сказала Лега…

Вдобавок, эта неприятная манера (скверная привычка, особенность машин?) — не говорить, а бормотать. Да еще не просто бормотать, а все время раскачивать при этом плечами. Вот-вот, вправо-влево, вверх-вниз, монотонно продолжая: — И тогда все мое тело нанизывалось, нанизывалось на пронзительную, терпкую боль.

Да, строить красивые цветистые фразы всегда любила русалка Лега.

Касс посмотрела по сторонам. Нимф и других русалок не было видно. Тогда она вытащила нож.

— Зачем это? — Лега вопросительно приоткрыла свои треугольные губки.

— Если ты уплывешь сегодня, ты, пожалуй, можешь спастись.

— Зачем?

— Иногда русалки вырываются на свободу. Может, ты еще встретишь…

— Нет. — Лега покачала головой. — Не хочу никого встречать. Ничего больше не хочу. Мое эго умерло.

— Они найдут тебя и убьют. Они тебя уже ищут.

— Это было бы замечательно: ведь тогда мы соединимся с ним.

— А может быть, они не станут убивать тебя, убьют лишь твою память.

— Тогда я забуду, и это тоже неплохо. Когда мы встретимся Там, моя память вернется ко мне.

— Ты так молода, Лега… — Касс придумала последний аргумент: — Он будет рад, если ты спасешься.

— Кто знает, что такое — спастись? Кто знает, что такое — погибнуть?

— Мне трудно понять тебя. — Касс облизнула пересохшие губы. — Я не стала бы погибать из-за… из-за…

Она опять не нашла нужного слова, но Лега поняла:

— Значит, твое эго не любило, не любила твоя душа: любило только тело.

— Наверно, ты права… — У Касс перехватило дыхание, она почувствовала странный перебой в груди, будто кто-то на миг лишил ее воздуха.

— Любить телом легко, — частым шепотом забормотала Лега. Не надо мучиться, не надо умирать всякий раз, когда расстаешься… И оживать, когда слышишь голос… Теперь я мертва. Мне не нужна свобода.

— Мое сердце плачет, — Касс тронула холодную скользкую руку Леги своей теплой холеной рукой. — Но поверишь ли ты мне, если я признаюсь, что… — дева задумалась, а потом, медленно сама себе не веря, закончила: — что я завидую тебе?

Что это было, внезапно открывшееся ей, когда Прекрасная Дева, начисто забыв мучившие ее дорогой сомнения, не казня себя, не думая, не виня, а просто, по-человечески, по-женски, обмирая от жалости и сострадания, гладила изумрудные волосы русалки?

На обратном пути Касс включила звуковой диск Лона…

Смутная тоска неосознанного желания терзала ее поочередно то комом в горле, то камнем в груди. Смутные мысли цеплялись друг за дружку. Невнятные чувства не хотели отпускать.

Она не могла постичь природу той тягостной муки, которая грызла ее сегодня, в эту ясную, теплую, насыщенную красками, ароматами и звуками ночь. Не понимала ни тайны, мучившей ее, ни горя, сделавшего жалким и некрасивым ее лицо и, в конце концов, заставившего зарыдать…

Дома Касс отерла слезы, умылась, потом включила виз на связь и набрала номер Лона.

— Ты меня любишь? — деловито осведомилась Касс.

— И этот вопрос, конечно, никак не мог подождать до утра, — снисходительно произнес Лон.

— Значит, нет.

— О Творцы, уж эти мне твои глупости. Ну, конечно, я тебя люблю.