Лиля Хайлис - Катастрофа или гибель Атлантиды

— Какие же они машины! — запальчиво возразил Уэшеми. — К тому же, что, собственно, мы знаем о Горгонах? О той же Медузе? — Уэшеми явно хотел поспорить: в нем бродили молодость и протест против всего на свете. — Что горгонам придается вид, Настоящему не особо приятный?

— Ну да, только вид, — свои слова Касс отчеканила, подчеркивая их нарочитость. — А в душе они совершенно другие: стоит только кому-нибудь при взгляде на них случайно окаменеть, как горгоны тут же обливаются слезами от жалости и сострадания.

— Кто знает, — не замечая иронии, прошептал Уэшеми, — что чувствует тот, кого сотворили с целью устрашать других, сотворили, между прочим, не спрашивая, желал ли он устрашать.

Касс не нашла, что возразить, и Уэшеми еще раз улыбнулся своей необыкновенной, меняющей все лицо улыбкой.

— О чем ты думаешь? — спросил Уэшеми.

— О тебе, — честно призналась Касс. — Никогда раньше не встречала таких, как ты… Я тебе нравлюсь?

— Да, очень, — быстро сказал Уэшеми.

Касс с удовольствием отметила, что он покраснел.

— Ты милая, — он старался скрыть смущение. — И, должно быть, очень умна.

Выше дворца Зева и Эры на Верхнем Олимпе располагалась только небольшая лужайка. Такая милая, чистенькая, отгороженная от внешнего мира гранитной стеной, зеленая площадка. В центре ее сильным фонтаном из-под земли бил родник. От родника по четырем склонам падали вниз четыре голубых потока, разделяя гору на четыре части: если смотреть с высоты полета аэробиля, получался переливающийся крест. Потоки, стекая, постепенно усиливались, внизу на равнине, превращаясь в две огромные мощные реки, Тир и Эрат.

— А знаешь, сколько говорят об этом пересечении рек крестом. — Заметил Лон. — О том, что обе реки где-то в воображаемой точке пересечения ни с того ни с сего одновременно меняют направление на противоположное…

— Почему в воображаемой? — переспросила Касс.

— Да ведь мало кто может себе позволить подняться над Олимпом. Считанные единицы… А много раз ты видела это по визу? Но объяснить же непонятное хочется, вот они, то есть, большинство, и воображают эту, недосягаемую, мало чьему глазу доступную точку. А в колониях вообще песни сочиняют, легенды… Имена похожие дают…

Лон сделал небольшой круг, спуская аэробиль пониже, чуть ли не на трехгранную мерцающую в собственной тени громаду, возвышавшуюся над родником.

— Не говоря уже об Эдеме, — Лон кивнул на пирамиду и торжественно прокричал: — Эдем непроницаемый! Эдем таинственный! Эдем могущественный!

— Кто владеет Эдемом, тот владеет миром. — Вспомнила Касс. — Из чьей это речи? Зева?

— По-моему, обычный фольклор… — Лон покрутил головой. — А впрочем, не помню. У меня, и даже не стыдно признаться, когда я нахожусь тут слишком близко, вовсе память отшибает.

— Да уж… — задумчиво протянула Касс.

— Знаешь, почему наши предки стали строить пирамиды, оканчивающиеся крестом на верхушке?

Они пошли было на снижение, но Лон, почему-то решив сделать еще круг, опять вырулил вверх и вернулся к вершине Эдема.

Касс отрицательно мотнула головой. Поэт, с видом понимающего все на свете человека, стал вещать: — Да просто, самое обыкновенное изображение Олимпа. Ведь Эдем сначала был только тенью Олимпа. Точно так же бриллиантовый крест наверху был раньше только отображением родника…

Лон остановил аэробиль. Они зависли над переливающимся водным крестом и его легкой тенью: крестом бриллиантовым.

— Это гораздо позже стали накапливать и вкладывать туда знания. А еще позже додумались до главного.

— То есть?

— Как это, “то есть”? Кто владеет Эдемом, тот владеет миром. Сама же цитируешь.

— Ну и что?

— Энергия, вот что! Неужели, правда, не знаешь?

— Нет, почему, я знаю: Эдем дает нам энергию. Я только не поняла…

— И никто не понял, — Лон расхохотался. — Думаешь, свободный ученый Ноэл понял? Или великолепный Асклепий понял? Не говоря уже о маразматиках вроде Кронота… Случайно оказалось, что Эдем находится на пересечении всех силовых полей Геи… Случайно оказалось, что бриллиантовый крест над крестом водным фокусирует все силы в одной точке… Точнее, в противостоящих друг другу точках: с одной стороны плюс, с другой — минус. Вот и все.

Лон стал размахивать свободной левой рукой. Он пытался воспроизвести движение маятника, раз за разом повторяя в такт: — Плюс — минус, плюс — минус, плюс — минус.

Потом еще слегка пощелкал языком, имитируя фотонный счетчик Геи, и только после того вернулся к своему собственному голосу: — Улавливаешь? Толком никто ничего не понимает, все оказалось случайно, но дармовая энергия бьет из атмосферы наподобие этого родника! А в результате, две реки, именующиеся “Тир и Эрат”, протекают чуть ли не в каждой колонии. А, самое главное, в результате, фольклор: “Кто владеет Эдемом, тот владеет миром!” Ну, и пирамиды, конечно…

Лон, чуть подождав, со вкусом закончил: — Ведь все эти пирамиды в провинциях гладкие, ступенчатые, всякие пагоды, башни — это всего-навсего обычное подражание колоний метрополии.

— Интересно, есть ли на Гее еще такие же точки… пересечения?

— Как ты думаешь, для чего я тебя тренирую в ясновидении? Касс посмотрела на него с недоумением. Поэт сам же и начал отвечать на свой вопрос: — Находить эти точки тоже. Это будет одной из твоих задач.

— Мне даже в голову не приходило…

— Знаю, знаю. — Лон насмешливо сложил губы. — И никому поначалу в голову не приходит. Казалось бы, ложись себе в транс, будущее смотри… Если ты ясновидящий. Но ведь от нас еще реальная польза нужна. Например, точки пересечения. Вот и столбенеешь в трансе, глобус крутишь. Потому что точек этих сколько хочешь, их только не всегда легко найти.

— Не очень-то свободно себя здесь чувствуешь, — отметила Касс. — Мало тут радости, на пересечении. Слишком торжественно… Слишком жутко.

— А я тебе о чем… — Лон ухмыльнулся: — А в знаменитой Халдее, где каждый корчит из себя великого мудреца, Эдем по иронии судьбы, обозначает райское местечко.

Лон сорвал аэробиль с места. Он вывернул вправо, вниз, еще минута — и поэт осторожно поставил аэробиль на огромную гладкую плиту. Одну из тех которыми была вымощена площадь перед дворцом Зева и Эры.

Перед входом во дворец на площади уже толпились обозреватели. Сбивая друг друга с ног, искатели сплетен ринулись к аэробилю. Пришлось проталкиваться сквозь эту плотную толпу, да еще под раздражающий нервы аккомпанемент ослепительных вспышек и восторженных комментариев.

Эра любила известность. Она получала чуть ли не чувственное удовольствие от сознания, что вся Посейдия наблюдает по визу Ее дворец, Ее прием, Ее семью, Ее. Музы обычно приглашались, охотно посещали ее вечера и приемы, самые знаменитые из Муз — иногда даже в качестве гостей. Конечно, впустить в дом всех, Зев их насмешливо называл сплетне-усилителями… — “Нет-нет, невозможно, ведь у нас тьма людей. Даже для нашего дворца… — не стесняясь гостей, говорила недопущенным Эра.