Лиля Хайлис - Катастрофа или гибель Атлантиды

Взгляд Лона стал ледяным.

— Я хотела бы поговорить с Ноэлом, — мягко, пытаясь загладить только что нанесенную ему обиду, объяснила Касс.

— Это, конечно, важно, — мрачно согласился Лон. Он быстро встал и потер рукой щеку. Выглядело это так, будто он пытался стереть с лица пощечину. Прибавив свое, — разумеется, дело номер один, — и не желая долее искушать судьбу, поэт выскочил из комнаты, не забыв, однако, прихватить поднос.

“Хоть бы раз забыл что-нибудь”, - с внезапной злобой подумала Касс.

Она чувствовала себя виноватой.

О мужьях типа Лона говорят: “Как за гранитной стеллой”.

Касс представила себе: Лон с подносом в руках по утрам, изо дня в день… Из утра в утро… Лон рядом на ложе. Из ночи в ночь… Лон рядом перед визом, каждый вечер… Из вечера в вечер… из года в год… Из столетия в столетие… Вечно… На тысячи лет обещанного Асклом бессмертия. Выходило томительно, скучно, тоскливо. Даже нечто страшненькое просматривалось в этой картине счастливой совместной жизни с Лоном Аполом. Да и само это бессмертие почему-то пугало.

Касс рывком выскочила из постели, подумала мимоходом: “Не везет с подругами бедному Лону”.

А потом вспомнила прошлую ночь: Эриду и Эрмса, Веселый Грот, нимф, Рамтея, Лету, ожерелье.

Касс подошла к зеркальной стене и стала рассматривать все свое обнаженное, маленькое, мягкое, по-женски вылепленное тело. “Никогда, никогда, никогда не было ничего такого, о чем говорила Лега”, - с горечью подумала девушка.

Все ее существо охватило неясное томление. Вернулась вчерашняя тоска. Сначала протянула где-то под ложечкой, затем перекинулась под грудь, превращаясь в неопределенный гул. Гул этот разрастался, пока не стал яснее и отчетливее, и, наконец, превратился в пронзительный ужас плохого предчувствия.

Касс прикрыла глаза, заставляя себя успокоиться.

Оделась. Бесцельно побродила по дому. Включила и выключила виз. Включила опять, на связь… Опять отключила. Тут же включила снова и уж тогда набрала номер Ноэла. В последнее мгновенье подумала: “А что я ему скажу?” — и чуть было не отключилась. Но не успела, потому что Ноэл уже ответил, вернее, ответил вовсе не Ноэл.

Касс вопросительно посмотрела на светловолосого бородатого молодого человека, который одной рукой пытался отложить в сторону теру, а другой что-то перенастраивал в переключателе виза.

Справившись с переключателем, незнакомец в свою очередь вопросительно уставился на Прекрасную Деву.

— Приветствую тебя, хоть и никогда не встречала прежде, — вежливо пробормотала Касс первое, что пришло в голову.

— Приветствую и я тебя, — молодой человек улыбнулся.

Касс почувствовала, что с этой его улыбкой стало исчезать ее напряжение, а заодно и ощущение безнадежности.

Девушка сразу поняла, что ответивший по номеру Ноэла красив. Но красив не безукоризненной красотой Лона, или Орфа, или Зева, а совсем по-другому. Что-то вне, отдельно от обычно принятых критериев красоты было в нем, что делало его красивым.

— Хоть и я не встречал тебя прежде, — закончил незнакомец.

Оба посмеялись.

Верхняя губа молодого человека была необычно изогнута и заметно выдавалась вперед над нижней. Это его не портило, хотя и придавало лицу удивительное выражение: не то чрезмерной обидчивости, не то жестокости, не то обыкновенного юношеского упрямства. Подобные очертания рта встречаются редко, потому лица похожего типа запоминаются сразу и надолго. Этого молодого человека уже нельзя не узнать.

— Я полагаю, ты из Прекрасных Дев? — перебил ее мысли юноша.

— Да, конечно, ты угадал.

Касс назвала себя и спросила о Ноэле.

— В делах, — коротко ответил молодой человек. Затем он представился: четвертый сын Ноэла, Уэшеми… вчера прилетел из Халдеи. О Прекрасных Девах знаю, в основном, по учебникам хороших манер для провинциалов.

— Я думаю, здесь ты очень скоро узнаешь о нас все, что тебя интересует…

— Меня интересует все. Кстати, не только о Прекрасных Девах. Меня вообще интересуют люди: их привычки, одежда, история, вкусы… Их взгляды на жизнь. Ну, и, конечно, искусство… Больше остального, песни, поэзия, музыка. Люди, с искусственно измененной генетической программой, которых вы называете машинами, меня интересуют тоже.

— Ты хорошо владеешь языком атлантов, — менее всего ей сейчас хотелось говорить о машинах.

— Я говорю на семи языках, — объявил Уэшеми, легко меняя тему. — В том числе — он подчеркнул это “в том числе” — и на языке атлантов.

— Пытаешься ли ты выразить мысль, что раса атлантов ничем не выше других рас? — осторожно спросила Касс.

— Выше? Только потому, что сильнее?

— Хотя бы… А сильнее, потому что древнее…

— Древнее, сильнее, мудрее!

Вот теперь видно, что из провинции: не подобает сыну Ноэла раздражаться на слова Прекрасной Девы. Нет, вряд ли это раздражение. Скорее всего, четвертый сын Ноэла вовремя вспомнил учебники хороших манер. Во всяком случае, он заговорил спокойно: — Кто знает, что на самом деле выше: может, и не сила совсем. А может и не мудрость.

— А что? — жадно спросила Касс. — Что может быть выше мудрости?

— А хотя бы сострадание, например, — немедленно отозвался Уэшеми. — Жалость… Понимание…

— Разве это не одно и то же: — Касс медленно прибавила:

— Разве сострадание, жалость — не проявление мудрости?

— А может, любовь, — Уэшеми, похоже, не слышал ее последней реплики. Он продолжал размышлять вслух. — Или преданность. Доброта, наконец.

— И любовь, и преданность, и доброта — разве это не результат все той же мудрости? — сказала Касс, приказывая себе не поддаваться на слово “любовь”.

— Да, конечно. — Уэшеми вздохнул. — Почему же атланты так жестоки?

— Неужели совсем ничего хорошего ты не видишь в нас?

— Ну почему же? Вижу в атлантах и хорошие качества. Вы доверчивы и прямодушны. Вы не признаете подлостей, вы говорите вслух, что думаете.

Он сделал вид, что не заметил смущения собеседницы.

— Мне нравится, что Настоящие не притворяются. Все откровенно, будто намеренно предупреждают: “Вот я такой, хотите — принимайте”. Это хорошо, всегда четко распознаешь. Ведь во всем остальном мире, а я привык бродяжничать и наблюдать… На мой взгляд, одно из самых страшных в мире зол — притворство и хитрость.

“С испорченной машины хоть сигнал”, - подумала Касс.

— Но я люблю Гею. — Уэшеми улыбнулся. Лицо его сразу стало милым и трогательным. — И все, что живет на ней: ведь доброта — свойство всего живого.

— Как же, — съязвила Касс. — Например, доброта — свойство горгон. Или, еще пример, сатирам свойственна доброта. Вампирам присуще понимание, а уж сколько сострадания в Медузе! Ничего, что эти машины опасны! Зато они такие добрые.