Лиля Хайлис - Катастрофа или гибель Атлантиды

Парис весело, как ни в чем ни бывало, обернулся. Улыбаясь, подошел к царевне, стал, обнимая, кружить ее в воздухе вокруг себя. Кассандра легко поддалась его веселью. Только что она боялась пошевелиться, а теперь, смеясь, отдавалась сильным рукам, теребившим ее. Он осторожно опустил ее на пол, обнял за плечи, подвел к зеркалу. Обнявшись, брат и сестра рассматривали один другого. Оба молодые, стройные, черноглазые. Оба румяные, задорные, полные жизни, эти двое были во всем под стать друг другу…

Вдруг Кассандра вздохнула.

— Почему нельзя, чтобы всегда все оставалось легко, приятно, спокойно… — прошептала она. — Хочу, чтобы это сегодня продолжалось вечность.

— Удивительно: ведь я именно сейчас тоже думал об этом, — согласился Парис. — Подумать только, еще утром я был простым пастухом, и вдруг… Я — он бросил на себя в зеркале еще один взгляд, быстрый, украдкой, а потом — осторожный, испытующий на сестру. И недоверчиво произнес: — Я — сын царя.

— Ты сын царя Трои Приама и его жены Гекубы, — четко произнося каждое имя, подтвердила девушка. — Ты мой брат Парис. Все это время, с самого твоего исчезновения из дворца, родители оплакивали тебя. Сегодня они счастливы.

— А ты? — прошептал Парис. — Ты тоже оплакивала меня?

— Я всегда знала, что ты жив, — Кассандра повела плечами. Ему показалось, ей стало зябко. — Я всегда знала, что настанет сегодняшний день, и ты явишься во дворец, и я узнаю тебя… и мне поверят…

— Скажи, а как ты… знаешь? — он шепотом подчеркнул это слово: “Знаешь”.

— О Аполлон, не безразлично ли это? — она скорчила досадливую гримаску и небрежно произнесла: — Знаю, да и все тут.

— Послушай, — он посмотрел на нее, будто его внезапно осенила странная мысль. — Послушай, раньше я иногда разговаривал с другими… — он чуть-чуть замялся, — другими пастухами… Правда ли, — он опять перешел на шепот, — правда ли, что тебя полюбил сам Аполлон?

Кассандра не отвечала, с напрягшимся лицом глядела куда-то в сторону.

— Правда ли, что это его дар тебе — ясновиденье? — не замечая ее смущения, спрашивал Парис. — Правда ли, что ты осмелилась, — он шептал тревожно, но еле слышно, очевидно, боялся расспросами навлечь на себя гнев Бога, — осмелилась отвергнуть Его любовь?

— Не спрашивай меня, — попросила Кассандра.

— Значит, правда, — выдохнул он. — Но почему?

Почему? — повторила царевна. — Почему он полюбил меня? Почему сделал вещей? Почему я отвергла его любовь?

— Тише, — перебил Парис. Ему стало не по себе. — Вдруг Он слышит?

Кассандра в упор осмотрела брата с ног до головы и насмешливо подтвердила: — Конечно, слышит: он же Бог.

— Неужели возможно отвергнуть… Ведь он прекрасней всех на свете… Сам Аполлон… Не понимаю, — сокрушенно шептал Парис. — Или он не показался тебе в своем настоящем облике?

— Я видела Аполлона: он действительно прекрасней всех на свете, — просто ответила Кассандра.

— Но только я хочу любви, — задумчиво продолжала царевна, — человеческой, а не божественной… а иногда… — рот и глаза ее одинаково округлились: — Иногда я даже думаю, что уже люблю кого-то, незнакомого, скрытого. Мне нужно только найти, угадать… Я пытаюсь вспомнить его образ, но почему-то не могу… Знаю только, что это он. Тот самый, которого я люблю… Давно-давно, целых сто лет! — Кассандра опять легко рассмеялась и беспечно пожала плечами. — Ну и пусть Аполлон прекрасней всех на свете!

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — Парис казался потрясенным и одновременно раздосадованным. — Уж любовь-то я выбрал бы божественную…

Кассандра уставилась на него в упор и царевич съежился: взгляд сестры показался ему странным, жестким, не человеческим. На лице Париса явственно обозначился ужас. Вещунья внезапно отвернулась и медленно подошла к небольшому окошку.

Царевна, надолго задумавшись, смотрела куда-то сквозь дырочки в кружевных ставнях. Казалось, она совсем забыла о брате. Наконец, когда Парис уже было решил, что сестра не совсем в своем уме, девушка резко обернулась к нему.

— Посмотри, как хорошо, — вкрадчиво начала Кассандра: — Эти ставни скрывают жаркое солнце, в комнатах прохладно даже сейчас… И море милое, спокойное… Но в секунду оно переменит свой нрав, станет черным, страшным… Если захочет Посейдон…

Парис удивленно глядел на сестру, стараясь понять, к чему она клонит.

— Божественная любовь так же ослепительна, как это солнце, — сказала девушка. — Но нет ставен, которые могли бы укрыть от нее…

Ясновидящая потрогала краешек резьбы. Движение ее руки было медленным. Прикосновение пальцев к деревянному кружеву показалось Парису тревожным, трепетным, будто не только пальцы, но и ставни были живыми.

— Бездонная и переменчивая, точь в точь это море, — в голосе царевны послышалась усталость. — Боги относятся с легкостью к нам, смертным. Божественная любовь может оказаться не даром — тяжким наказанием.

— И тем не менее, за неделю божественной любви, — не задумываясь, проговорил царевич, торжественно растягивая слово “божественной”: — За одну неделю я согласен терпеть потом наказание всю жизнь…

— А ведь это очень долго — вся жизнь, — задумчиво сказала Кассандра.

— Все равно, я согласен.

— Божественная любовь может быть и разрушительной, недаром ведь Энюо так часто оказывается рядом с Афродитой…

— Да, Богиня любви и Богиня разрушения часто ходят вместе, — прошептал Парис. — И все же я согласен на все. За одну неделю…

Кассандра горячо перебила его: — Хорошо, если бы это касалось только тебя, но ведь ты же не пастух, ты царский сын. Твой дом весь Илион. То разрушение, которое грозит тебе, грозит всему городу, всем его жителям, всем нам, твоим близким!

— Что же ты видишь — разрушение?

— Я вижу чужие корабли, — прошептала царевна.

Она смотрела сквозь ставни и стены куда-то в неведомую даль. Во взгляде ее угадывалась смертная тоска.

— Я вижу вражеские костры на берегу: их великое множество. Я вижу смерть, рабство, разрушение. Войну и горе, — Кассандра всплеснула руками и закричала во весь голос: — О Боги, сколько горя я вижу!

Тогда Парис стал успокаивать ее. Он обнимал ее, гладил по лицу, целовал то в глаза, то в шеки. Он был ласков, нежен и добр. Но он, конечно же, не верил ей.

— Ну что ты, девочка, — говорил царевич. — Взгляни хорошенько: нет кораблей, нет костров… Море тихо, прекрасно… Волны его легки, спокойны, ничто не предвещает беды. Ты ошиблась, тебе померещилось, сестра: видно, Аполлон слишком напугал тебя. Разве может любовь вызвать войну? Любовь должна приносить счастье — не войны…

В ответ Кассандра вздрогнула всем телом.

— Мало ли где и с кем ходит страшная Энюо… Эрида тоже ходит с Афродитой, значит ли это, что любовь вносит в жизнь раздоры? — продолжал рассуждать Парис. — И боги войны, Афина и Арес… Так что ж? Просто, все они дети Зевса, все они бессмертные боги, все они вместе… К тому же, — царевич опустил голову и прошептал: — Нет у меня никакой любви, ни божественной, ни человеческой… Наверно, я провинился перед Афродитой…