Ким Робинсон - Побег из Катманду

— Как-то у тебя все цинично выходит, Натан, — сказала Сара. — А ведь циники — это всего лишь разочаровавшиеся идеалисты. Я очень хорошо помню, каким идеалистом ты был в прежние годы.

Я знаю, Фредс, что ты с ней согласишься: Натан Хау — идеалист. Может быть, так оно и есть. И то же самое я сказал ей:

— Может быть. Но отношения, царившие в биологическом отделении… Боже, меня от всего этого просто тошнило. Наши теоретики готовы были перерезать друг друга, защищая свои излюбленные теории, и при этом изо всех сил старались, чтобы это выглядело научно, хотя науки тут и в помине нет!

Сара покачала головой.

— Ты все-таки слишком большой идеалист, Натан. Тебе нужно, чтобы кругом было совершенство. Но в жизни далеко не все так просто. Если ты хочешь изучать животный мир, надо уметь идти на компромиссы. А что касается твоей классификации, то лучше напиши о ней в «Социологическое обозрение». Только помни, что это всего лишь теория. Если ты забудешь об этом, то сам окажешься в плену своих рассуждений.

Определенный резон в ее словах был, но тут мы заметили пчел и, проследив, куда они полетели, последовали за ними по берегу реки. На этом разговор и закончился. Однако позже, когда мы, случалось, сидели по вечерам в палатке, и Валери объясняла нам, насколько человеческое общество напоминает поведением муравьев, или когда приятель Сары, Адракян, пребывая в расстроенных чувствах от того, что ему не удавалось найти объект для наблюдений, пускался в долгие сложные рассуждения, словно он второй по значимости теоретик после Роберта Триверса, — я нередко ловил на себе взгляд Сары: она улыбалась, и я знал, что тоже заставил ее кое о чем задуматься. Говорил Адракян много и умно, хотя на самом деле он, на мой взгляд, ничего особенного из себя не представлял. Сложить все его публикации вместе — так, я думаю, никто бы не надорвался. Я никак не мог понять, что в нем нашла Сара.

Как-то раз, вскоре после того случая, мы с Сарой вернулись в среднюю долину, чтобы снова выслеживать пчел. Утро было совсем безоблачное — короче, классический гималайский поход в горы: сначала переходишь мост, затем пробираешься по валунам вдоль русла реки от одной заводи к другой, потом наверх через влажный лес и кустарник, по лужайкам, заросшим кочковатым мхом. Затем еще выше, через край нижней долины, и оказываешься в следующей, а там чистый, пронизанный солнцем рододендроновый лес.

На ветвях пылали цветы рододендрона, и от всего этого — от буйства розовых цветов, от длинных полос света, проникающих сквозь листву и падающих на грубую черную кору, оранжевые лишайники, ярко-зеленые папоротники — казалось, что движешься сквозь волшебный сон. А в трех тысячах футов над нами — белоснежное полукольцо, вознесшихся в небо пиков. Впрочем, что я тебе рассказываю о Гималаях?..

Мы уселись на освещенный солнцем камень, достали бинокли и принялись наблюдать за птицами. Еще выше, в следующей долине, прыгали на снегу гораки, над пиками кружили бородачи, вокруг мельтешили вьюрки… И тут я заметил желтый всполох чуть больше колибри размером. На качающейся ветке перед скалой с гнездом сидела птичка-славка. Вот она метнулась вниз, к упавшему кусочку воска, тюк-тюк-тюк, и нет воска. Медовая славка. Я подтолкнул Сару локтем и указал в ту сторону, но она ее уже заметила. Долгое время мы сидели неподвижно и наблюдали.

Когда шустрая желтая славка скрылась из вида, Сара наконец шевельнулась, потом сделала глубокий вздох, наклонилась и, обняв одной рукой, чмокнула меня в щеку.

— Спасибо, что ты меня сюда привел, Натан.

Я себя почувствовал немного неловко. Приятель ее, сам понимаешь… Хоть он ее не стоил, но… Кроме того, я по-прежнему помнил то время, когда мы работали в одном кабинете. Как-то вечером она пришла очень расстроенная: ее тогдашний приятель заявил, что уходит к другой, ну и слово за слово… Короче, я не хочу об этом рассказывать, но мы были оченьхорошими друзьями. И какие-то чувства во мне еще остались. Для меня это был не просто короткий дружеский поцелуй, если ты понимаешь, о чем я. Ну и, конечно, я сразу засмущался и все такое, как это обычно со мной случается.

Место было найдено очень удачное, и мы возвращались к медовой скале еще целую неделю. Это время я до сих пор вспоминаю с удовольствием. Затем Сара решила продолжить начатое было изучение гораков, и я неоднократно ходил к медовой скале один.

Как раз в такой день все и произошло. Славки не появлялись, и я двинулся еще выше по течению, надеясь найти исток. Со стороны нижней долины наползали облака, и, похоже, собирался дождь, но наверху пока было солнечно. Исток я все-таки нашел — питаемое ключами озерцо у подножья делювиального склона — долго стоял, глядя, как вода начинает свой путь в большой мир. Одно из тех тихих гималайских мгновений, когда кажется, что весь мир превратился в огромную часовню.

Затем мое внимание привлекло какое-то движение в тени под двумя кривыми дубами на другой стороне озерца. Я замер, хотя все равно оставался на виду. А оттуда, из-под ствола дуба, из тени, казавшейся еще более глубокой от яркого солнечного света, за мной следили глаза. Примерно на моем уровне от земли. Сначала я подумал, что там медведь, и принялся мысленно оценивать деревья, росшие у меня за спиной на предмет, куда бы лучше взобраться, но тут существо шевельнулось — вернее, оно моргнуло. Я сразу заметил белки вокруг зрачков. Житель какой-нибудь из окрестных деревень, вышедший на охоту? Едва ли. Сердце у меня начало колотиться, и от волнения я невольно сглотнул. Неужели там, в тени, действительно какое-те лицо?.. Бородатое лицо?..

Разумеется, я догадался, кто ото может быть. Йети, неуловимый житель снегов. Снежный человек, черт побери! Наверное, никогда в жизни у меня так сильно не билось сердце. Что делать? Белки глаз… У шимпанзе веки тоже белые; когда они видны, это угрожающий сигнал, и если смотреть шимпанзе прямо в глаза, то можно спровоцировать нападение. Испугавшись, что существо придерживается таких же правил поведения, я наклонил голову и продолжал наблюдать за ним исподлобья. И клянусь, оно тоже мне кивнуло.

Потом снова моргнуло, но глаза больше не появились. Бородатое лицо и силуэт внизу исчезли. Я наконец вздохнул полной грудью, прислушиваясь к малейшим звукам, но кроме журчания воды так ничего и не услышал.

Спустя минуты две я перебрался через ручей и осмотрел землю под дубом. Там все заросло мхом, и кое-где было видно, что стоял кто-то по крайней мере такого же веса, как я, но никаких ясных следов, разумеется, не осталось. Вокруг тоже — лишь едва заметные вмятины.

В лагерь я вернулся совершенно ошалевший. Дорогу едва замечал и вздрагивал при каждом шорохе. Можешь себе представить, как я себя чувствовал. Увидеть такое!..