Генри Каттнер - Земля обетованная

— Но почему Руфус не взял для этого обычный календарь?

— Не знаю. Я не психиатр. Впрочем, у меня есть одна мысль. Предполагаю, что во время сеансов гипноза ему показалось, будто он видел нечто, которое... встревожило его. Скажем, он, действительно, что-то увидел. Постгипнотические приказы не позволяют ему сознательно вспомнить это, но подсознательно он еще встревожен. Не могло ли это выразиться в бесцельной работе с предметами, связанными со временем? И если да, думаешь, он сможет внезапно вспомнить, что кроется за его действиями?

Морган серьезно посмотрел на Билла через столик и икающие часы.

— Послушай. Послушай меня. Ты теряешь здравый взгляд на вещи. Ты ничем не поможешь Руфусу, если позволишь себе застрять в болоте мистицизма.

— Пит, что ты знаешь о Фаусте? — внезапно спросил Билл.

Если он ожидал услышать негодование, то весьма удивился.

Морган скривился, вокруг его рта собрались глубокие морщины.

— Да. Я почитал про него в энциклопедии. Интересно.

— Давай на минуту предположим, что в основе легенды лежит реальный факт. Предположим, что три сотни лет назад жили два человека, устроивших тот же эксперимент и записав результаты неким шифром. Ничего не напоминает?

— Да, в общем-то, ничего, — нахмурился Морган. — В основе легенды лежит старая средневековая легенда, что знание — это зло. «От древа познания добра и зла, не ешь плоды его». Фауст, как и Адам, соблазнился, вкусил плод и был за это наказан. Мораль достаточно проста и заключается в том, что знать слишком многое — это то же самое, что идти против Бога и природы, и за этим последует кара.

— Да, все так. Фауст расплатился своей душой. Но суть в том, что эксперимент пошел гладко только в самом конце, а затем внезапно прекратился. Мефистофель не выписывал никаких счетов и не забирал награду. Их опыт сразу же отклонился от изначального плана — как и наш. Фауст был умным человеком. Он не стал бы менять свою бессмертную душу на краткий миг на земле. Это бы не стоило того. Дело в том, что Фауст не воспринимал Мефистофиля всерьез, пока не стало слишком поздно. Он намеренно позволил Мефистофелю позволить ему купаться в показной роскоши, совершенно точно зная, что полученное удовольствие не будет ничего значить. И это так, иначе сделка была бы недействительной. Именно тогда Фаусту, действительно, начало нравится то, что предлагал Мефистофель, и он отдал душу, но не в самом конце, а когда было уплачено по счетам. — Билл многозначительно ударил по шахматному столику.

— А шифр может точнее указать на то, что все вышло из под контроля с самого начала? — спросил Морган.

— Все, что нам нужно сделать, — узнать, что скрывается за словом «душа», — прищурившись, ответил Билл.

— У тебя уже есть какие-нибудь варианты? — с сарказмом поинтересовался Морган. — Меня больше беспокоишь ты, Билл, а не Руфус. Я уж начинаю думать, правильно ли мы выбрали подопытного. Ты слишком близок к Руфусу.

Морган удивился, заметив реакцию Билла. Он увидел, как тот слегка нахмурился, снова стукнул по столику, затем подошел к окну и вернулся обратно. Морган ждал.

— Не совсем, — вскоре сказал Билл. — Мы с отцом никогда не были особенно близки. Он не такой человек. А вот Руфус другой. У него есть тепло, которого так не хватало отцу. Мне он нравится. Но дело не только в этом, Пит. В наших отношениях есть то, что влияет на меня так же, как и на Руфуса. Это нечто физическое. Руфус — мой ближайший родственник, хотя внешне он мне совсем не знаком. Половина моих хромосом — его. Если бы я ненавидел его, то все равно был бы связан этим наследием. Сейчас с ним происходит то, что, насколько мы знаем, никогда раньше не происходило ни с одним человеком. В итоге, получается так, что, когда ты уводишь его с привычного курса человеческого поведения, то уводишь и меня. Я больше не могу смотреть на эксперимент со стороны. — Билл засмеялся так, словно за что-то извинялся. — Мне продолжают сниться реки. Глубокие, быстрые реки, текущие все быстрее и быстрее и падающие в бездну, которой никак нельзя избежать.

— Такие сны — символ... — начал Морган.

— О, разумеется, я знаю теорию Фрейда. Но река является символом сама по себе. Иногда на плоту Руфус, иногда я. Но бурный поток никогда не отпускает нас. Мы заплыли слишком далеко, чтобы можно было вернуться. Я думаю, а что, если...

— Кончай думать. Ты слишком много работаешь. Тебе нужно отдохнуть от Руфуса и всего, что с ним связано. После этого сделай рентгеновские снимки и выясни, что с ним не так, если, конечно, какое-то время не будешь с ним контактировать. К тому времени, Руфус уже снова начнет стареть, и ты забудешь о реке и начнешь видеть сны о змеях, зубах или еще о чем-то обычном, по Фрейду. Договорились?

— Хорошо, — с сомнением кивнул Билл. — Я попробую.

Три дня спустя, в лаборатории Уэстерфилдов, Морган поднес рентгеновский снимок к лампе и прищурился, разглядывая темный лабиринт очертаний брюшной полости Руфуса. Он смотрел довольно долго, и его рука уже начала дрожать к тому времени, как он осторожно положил пластину и исподлобья посмотрел на Билла. На лице Моргана было выражение недоумения, граничащего со страхом.

— Ты подделал его!

Билл сделал слабый жест.

— Как бы я хотел, чтобы так оно и было.

Морган одарил его еще одним проницательным взглядом и опять повернулся к свету, чтобы посмотреть на снимок еще раз. Его рука все еще дрожала. Он придержал ее второй рукой и присмотрелся. Затем взял другую пластину и взглянул на нее.

— Это невозможно, — заключил Морган. — Такого еще никто не видел. Невероятно.

— Упрощение... — неуверенным голосом начал Билл.

— Чудо, что он вообще способен переваривать пищу, с такой-то пищеварительной системой. Не то, чтобы я, разумеется, поверил этому хоть на минуту.

— Все упрощено, — продолжал Билл, словно не слыша Моргана. — Даже кости. Даже ребра. Они гнутся, как у детей, и наполовину представляют собой хрящи. Увидев это, я задумался. Я смерил ему температуру, чисто интуитивно, и оказалось, что у него больше сорока по Цельсию. Щитовидка Руфуса просто сжигает его. Но, Пит, кажется, это не наносит ему никакого вреда! Ни потери веса, ни увеличения аппетита, спит, как младенец... да и мои нервы расшатаны вдвое больше, чем у него.

— Но... это же невозможно.

— Знаю.

Молчание.

— Нашел еще что-нибудь?

— Не знаю, — беспомощно пожал плечами Билл. — После увиденного, мне уже было страшно проводить другие тесты. Правда, Пит — мне было страшно.

Морган отложил вторую пластину и повернулся спиной к столу. Впервые в его движениях появилась неуверенность. Он перестал быть человеком, уверенным в своих действиях.

— Да... — нерешительно сказал он. — Начнем завтра и проведем полный осмотр. Думаю... Думаю, мы узнаем, в чем...