Кир Булычев - Орион (Сборник научно-фантастических повестей и рассказов)

Рабочие-активисты борются с этими провокациями примерно теми же способами, что и герои романа М. Шагинян. О стиле повести может дать полное впечатление одна цитата: «Он снял свои роговые очки, поставил на пол — они превратились в лифт (теперь читателю ясно, для чего все коммунисты носят роговые очки) — и исчез в бездне вместе со своим сообщником...»

В дальнейшем М. Шагинян дополнила «Месс-Менд» романами «Лори Лэн, металлист» и «Международный вагон, или Дорога в Багдад», но эти романы писательница никогда не переизда­вала.

В общем-то, отработав свое, в лучших образцах не без пользы для общего дела, перенасыщенный выстрелами «красный детек­тив» мйрно отошел в историю литературы. Но не стоит забывать об уроках, как положительных, так и отрицательных; попытки влить передовое политическое содержание, используя форму и приемы бульварного романа, даже в то менее взыскательное время приводили к неудачам, а о сегодняшних днях и говорить нечего. Однако, как это ни странно, и сейчас еще, бывает, раскроешь тол­стый том конца 70-х, тут тебе и борьба за мир, и международное сотрудничество, и водородные бомбы, и вдруг пахнёт такой буль­варщиной, замешанной на разных бермудских треугольниках, что поневоле вспомнишь Пашку Словохотова с его косолапым Рокамболем...

Повторю, что к фантастике 20-х годов очень трудно применять сегодняшний критерий качества, и уж совсем нет уверенности, что читатели и критики тех лет согласились бы с нашими сужде­ниями. Они зачастую вовсе не замечали того, что сейчас нам кажется интересным, даже открытием, и высоко оценивали то, что нам представляется откровенной наивностью. Впрочем, «высо­ко оценивали» — это, пожалуй, преувеличение. Критика того времени не отличалась ни сдержанностью, ни тактичностью, она ухитрилась не заметить художественного своеобразия даже рома­нов Алексея Толстого. Хотя нельзя не признать: под титулом фантастики появлялись произведения, которые и вправду не заслуживали снисхождения.

Предприимчивые американские авторы первыми угадали возможность легкой и выгодной коммерциализации фантастики. И на головы читателей обрушились миллионные тиражи косми­ческих «опер», бесчисленных докторов Франкенштейнов, романов ужасов... Королем этого, если так можно выразиться, литератур­ного направления был Эдгар Берроуз, автор небезызвестного Тар­зана и цикла романов о похождениях бравого вирджинца Джона Картера на Марсе... Между прочим, подобная продукция усилиями частных издательств без задержки переводилась и у нас, и мо­лодая советская фантастика вела с ней жестокую идейную борьбу.

Попытки создать отечественную «космическую оперу» успехом не увенчались, но все-таки были. В этом плане наибольшей из­вестностью, если опять-таки можно так сказать, пользовался роман Н. Муханова «Пылающие бездны» (1924). В нем повествуется об очередной войне Земли с Марсом ровно через пятьсот лет после создания романа. Марс потребовал от землян убраться с астероидов, где велась добыча необходимого для экономики обеих планет «небулия», ни дать ни взять конфликт двух нефтяных импе­риалистических держав. Космические эскадры ведут боевые дейст­вия исключительно с помощью лучевого чрезвычайно разнообраз­ного оружия, а именно: у землян — сигма-лучи, тау-лучи, фита-лучи, омега-лучи; у марсиан техника победнее, есть только икс- лучи, но и с ними тоже шутки плохи. Попробуй зазевайся, и «завтра по путям эклиптики Земли и Марса клубились бы лишь скопления первичной туманной материи...». «Впрочем,— добавил начальник межпланетного флота,— и этим не следует смущаться». Если прибавить еще двух марсианских красавиц, в которых тайно влюблен командующий воздушным флотом Земли, и изобретение земным ученым межпланетного тормоза, с помощью которого уда­лось замедлить вращение Марса по орбите, то содержание этого романа становится относительно ясным.

Примерно так же можно оценить книгу Г. Арельского «По­вести о Марсе» (1925). Правда, в ней есть удачная пародия на космическую писанину. Заметил ли автор, что жало ее обращено и против него самого? «Фабула пьесы была следующая. Сын орга­низатора Межпласо (Межпланетные сообщения.— В. Р.) влюбил­ся в одну артистку с Юпитера. Он ее видел только в фильмах и слы­шал ее голос в «межпланетной радиоопере». Он решается ехать на Юпитер и объясниться ей в любви. Но в то время, когда он совер­шает свой перелет, происходит столкновение аэромобиля с одним из астероидов, Церерой. Все гибнут. Один только сын организа­тора попадает на астероид и совершает на нем оборот по его орби­те вокруг Солнца. Межпланетные газеты разносят этот случай по всем планетам и печатают его портреты.

Читая газеты, артистка-юпитерианка в свою очередь влюб­ляется в сына организатора. Она собирает экспедицию и отправ­ляется его спасать. В конце концов она его находит. Все кончается благополучно. Виновник приключения женится на артистке-юпитерианке и выпускает свою книгу впечатлений на Церере, которая делает его знаменитым писателем...»

Раскладывая фантастику 20-х годов на ряд принятых рубрик-полочек, нельзя упустить из виду, что деление это весьма условно. Мы можем найти в «красном детективе» существенные элементы утопий, а в еще одной группе произведений, названной «романами о катастрофах» или, короче, «романами-катастрофами», опорой нередко служила детективная конструкция. Но все же какой-то хоть приблизительный порядок эти рубрики позволяют навести. Особняком стояла, пожалуй, лишь толстовская «Аэлита», выделя­лась она и по художественному совершенству, в то время как «Гиперболоид инженера Гарина» того же А. Толстого примыкал как к «красному детективу», так и к «романам-катастрофам».

Привлекательность «катастрофической», чрезвычайной ситуа­ции для писателя-фантаста понятна: в момент, когда вокруг ру­шатся миры, физические или социальные, происходит проверка на прочность не только людских характеров, но и общественных структур.

Одним из первых обратился к этому жанру Илья Эренбург. В ро­мане «Трест Д. Е. История гибели Европы» (1923) он нарисовал фантасмагорическую и в то же время весьма реальную картину всеобщей бойни, в огне которой гибнет Старый Свет. Бойня эта организована и спровоцирована американскими миллиардерами как для устранения основных конкурентов, так и для ликвидации революционных настроений, назревающих в рабочих рядах Евро­пы. Несмотря на то что роман отразил, как это бывает всегда, представления того времени и личные представления автора о соот­ношении революционных сил, о методах ведения войн, о том, из какой страны милитаристы всего опасней, многие сцены оказались пророческими и, к несчастью, разыгрались в натуре на полях вто­рой мировой войны. Более того, в 60-х годах в мемуарах «Люди, годы, жизнь» И. Эренбург скажет о своем давнем романе: «Я бы мог его написать и сейчас с подзаголовком «Эпизоды третьей миро­вой войны». Это опять-таки свойство и сила фантастики — рисо­вать обобщающие картины.