Кир Булычев - Орион (Сборник научно-фантастических повестей и рассказов)

Если прибавить.к этому, что люди будущего не теряют времени на сон, а воспитание детей отдано в руки общества, которое растит их на прекрасных Горных Террасах, та у читателя закрадывается вопрос: чем же эти люди заполняют свой досуг, ведь именно разум­ное использование свободного времени демонстрирует духов­ный потенциал общества? На это в утопии Я. Окунева ясного отве­та нет.

Многие черты будущего, которые открылись нам в окуневском романе, будут через четверть века развиты в ефремовской «Туман­ности Андромеды». Правда, фантаст 20-х годов поступил, как многие тогдашние утописты: приметы будущего изложены в-книге почти столь же конспективно, как в этом очерке. Автор боится развернуть их в живописное зрелище, тем более боится заглянуть в душу людей — Стерна, Нелли, а ведь возможности у него были, в начале той же книги весьма красочно описано бегство короля и миллиардера, улепетывающих от восставшего пролетариата. Если бы Я. Окунев попробовал дать художественную панораму «Грядущего мира», мы бы имели прямую предшественницу «Туманности Андромеды». В предисловии он обращается к чита­телю: «Автор имеет основание опасаться, что он взял слишком большой срок для наступления царства грядущего мира и убеж­ден, что через 200 лет действительность оставит далеко позади все то, что в романе покажется читателю выдумкой». Если мы вспомним авторское же вступление к «Туманности Андромеды», мы сможем убедиться, что ее создатель высказал точно такую же мысль, и это еще больше сближает две книги, хотя они принад­лежат совсем разным эпохам.

В 1922 году была издана в Канске под названием «Страна Гонгури», а в 1927 году переиздана в Госиздате под названием «От­крытие Риэля» повесть сибирского литератора Вивиана Итина — одно из наиболее совершенных по своему исполнению произве­дений ранней советской фантастики.

Первый вариант «Открытия Риэля» был написан В. Итиным в бытность его петербургским студентом в 1917 году. Лариса Рейснер, хорошо знавшая Итина, отнесла рассказ в горьковскую «Летопись». По воспоминаниям автора, Алексею Максимовичу рассказ понравился, но «Летопись» перестала существовать раньше, чем он попал в набор, а затем в суматохе событий рукопись и вовсе потерялась.

Судьба занесла В. Итина в Сибирь, где он стал непосредствен­ным участником борьбы с белогвардейцами и активным строителем новой, социалистической культуры. В Красноярске он работал вридзавгубюстом, в Канске был одновременно завагитпропом, завполитпросветом, завуроста, редактором газеты и председателем товарищеского дисциплинарного суда. Туда, в Канск, родные пере­слали ему чудом отыскавшуюся рукопись «Открытия Риэля», ко­торую он напечатал в местной типографии. Впрочем, «Страна Гонгури» сильно отличается от первоначальной версии: в нее вошли непосредственные авторские впечатления от гражданской войны. О судьбе фантастической книжки, вышедшей в те годы в далекой сибирской провинции, В. Итин отозвался с иронией: «Рас­ходы мне удалось вернуть. Канские крестьяне покупали книжку: бумага была подходящей для курева, а цена недорогая: всего 20 000 руб. за штуку». Тем не менее книга была замечена Горьким, и впоследствии В. Итин изумлялся, каким образом тот сумел заметить в солнечном Сорренто рождение «Страны Гонгури» на берегу таежного Кана.

В «Открытии Риэля» сосуществуют два плана — реальный и воображаемый. В реальном — молодой большевик Гелий, попавший в плен к белочехам, ждет утра, на рассвете его расстреля­ют. Вместе с ним в камере находится старый доктор, заподозрен­ный в сочувствии коммунистам. Из сострадания врач погружает юношу в гипнотический сон, содержание которого и составляет фантастическую часть повести. В этом сне Гелий осознает себя другой личностью, живущей в мире под другим солнцем — в пре­красном мире, расположенном на нескольких планетах, где нет войн, нет социальных неурядиц, а люди увлечены духовными материями — наукой, поэзией, любовью.

Хотя повесть В. Итина мало похожа на традиционную утопию типа окуневской — повествование переведено в романтический план,— но тем не менее мимоходом автор набросал социальные и научно-технические параметры своей «Страны» («Преступ­ление стало невозможным, как ... ну, как съесть горсть пау­ков» или «В реторте ... впервые зашевелилась протоплазма, созданная путем синтеза...»). Здесь беглость изложенных при­мет нельзя поставить автору в укор, потому, что не они у него главные.

В том мире Гелий осознает себя молодым ученым Риэлем, сде­лавшим великие открытия. Так, он изобрел вещество онтэ, осво­бодившее людей от оков тяготения, сконструировал аппарат, с по­мощью которого можно заглядывать в прошлое разных миров. Картины мироздания, одна величественнее другой, проходят перед ним, как на экране. При этом он видит поступательное дви­жение материи: «Мир идет не к мертвому безразличному простран­ству, где нет даже миражей лучшего будущего, а к накоплению высшей силы». В своих скитаниях по космосу он наталкивается на Землю, и кровавая человеческая история предстает перед его взором, заставляя его ужасаться и думать, может ли он помочь земному человечеству. Риэль удостоен самых высоких почестей, его любит самая красивая девушка планеты — очень поэтично описанная Гонгури. Гелий в своих грезах и всю страну назвал ее именем. Но Риэль ненасытен, ему всего этого недостаточно, он хочет проникнуть в сокровенные секреты Вселенной, он хочет достичь немыслимого совершенства, и, убедившись, что это ему не по силам, решает уйти из жизни. Такой неожиданный сюжетный поворот, резко контрастирующий с предыдущими жизнеутвер­ждающими сценами, видимо, по мнению автора, должен был перекинуть мостик к трагической судьбе Гелия, иначе бы возникла обыкновенная слащавая сказочка, «золотой сон», навеянный несчастной жертве.

Автор «Открытия Риэля» станет через несколько лет одной из заметных фигур в литературной жизни Сибири, центром при­тяжения ее культурных сил, редактором журнала «Сибирские огни». Он много путешествовал и написал книги о первых оте­чественных летчиках... Сейчас его произведения переизданы.

Следующая утопия, которая может задержать наше внима­ние,— «Через тысячу лет» еще одного инженера, В. Д. Николь­ского (1926). Профессия автора, кстати, выносилась на титул кни­ги; очевидно, издатели считали, что это придавало особую, досто­верность повествуемому. На первой же странице мы обнаружи­ваем традиционную, можно сказать, серийную (на рисунке она похожа на батискаф) машину времени, которая без приключений переносит героев в XXX век.

Знакомясь в этой книге с приметами еще одного блистающего мира, мы особенно отчетливо обнаруживаем, как трудно сочинять утопии, как трудно изобретать что-нибудь принципиально новое даже да бумаге. Конечно, мир, открывшийся перед нашими сов­ременниками, лучше, еветлее, чище, богаче нашего, но, пожалуй, мы не найдем в нем ничего такого, чего не было бы полвека назад, хотя бы в наметках,— только в книге выглядит все больше, быст­рее, сильнее — фантазия автора движется по отполированным рельсам прямой экстраполяции. «Я видел пресс, шутя плющивший глыбу стали величиной с добрый вагон, токарный станок, бесшумно обтачивающий длинный стальной вал, толщиной в рост человека и весом, наверно, не в одну сотню тонн...» Автору не приходит в голову, что такие бессовестные расточители металла, как токарные станки, исчезнут много раньше чем через десять веков...