Аджони Рас - Игра колибри [litres]

– Этот молодой совсем, еще надеется, что сможет быстро отсюда вырваться… Глупец, она беременна, и не от него, а значит, ждать ему очень долго. – Зеленоглазый прыгнул на мой островок и ткнул пальцем куда-то вдаль: – Смотри.

Я проследил за направлением его пальца и увидел, как один из ангелов натянул цепи на добрые тридцать метров и продолжает мощно взмахивать крыльями, вырывая у притяжения земли сантиметр за сантиметром.

– Он ждал десять лет, дождался!

Оглушительный крик прорезал пространство вокруг, ангел с силой рванул руками, и оковы с них обрушились вниз. Освободившись от груза цепей, ангел удивительно легко взмыл в небо и, не оглядываясь, полетел в сторону горизонта, по направлению к горе.

– Этот дождался, а ты, Адам, Адам… Верно? Адам! Мать твою!

Он вдруг приблизил ко мне лицо и громко крикнул:

– Адам, вставай!

Я открыл глаза и увидел перед собой лицо Патрика, испуганное не на шутку и возбужденное. Он убедился, что я не собираюсь вновь закрыть глаза, и протянул чашку горячего кофе.

– Ты как? В норме?

– Еще не понял.

Я приподнялся с кресла и размял спину. Кресло, хоть и было удобным, явно не годилось для сна. Поясница ныла, словно я спал на холодной земле. Пройдясь по лаборатории мимо операционного стола, а иначе я его назвать не мог, и ряда непонятных приборов, похожих на разобранную машину времени из старого фильма, я сел за стол и сделал глоток кофе.

«Я не люблю кофе: от него темнеют зубы и постоянно хочется в туалет. К тому же я люблю спать и бороться со сном совсем не хочу», – пронеслось в голове, и я чуть не выронил чашку. Это был голос. Голос без голоса, точнее без звука, это была мысль, ее мысль. Алиса не любит кофе. Я прикрыл уши руками, пытаясь оставить только этот голос и отсечь звуки, но ничего, тишина. Больше мыслей не было. Осталось лишь легкое сомнение в собственной красоте. Нет, не такое, какое испытывают дурнушки в школе, нет, это было сомнение на фоне осознания собственной красоты. Помню то самое ощущение, когда я сломала каблук на выпускном и не могла снять туфли, зная, что колготки на пятке протерлись, а на правой еще днем наметилась зацепка. Стоп!

– Стоп! – уже вслух прокричал я. – Нет! Нет! Выключи это, Виктор, прекрати это… я слышу ее, я слышу…

Я кричал, наполненный ужасом от тех переживаний, которые только что вспыхнули в сознании. Словно на время стерли меня, отодвинули на дальний план и оставили созерцать ее, Алису, теперь живущую внутри. Я даже почувствовал запах этих колготок, и это было так реально и непривычно, что пробирало до мороза, до оторопи.

В этот миг в лабораторию вошел Виктор с подносом в руках и, увидев мое состояние, всучил поднос Гассмано и усадил меня в опостылевшее кресло.

– Как себя чувствуешь? – спросил он спокойно, как делают все врачи на свете. – Уже началось?

– Да. – Я согласно кивнул. – Мне кажется, я знаю, почему ты назвал эту хрень «Игрой колибри».

Виктор замер, на полпути остановив руку с фонариком, которым только что светил мне в глаза. Его внимательный взгляд скользнул по стене за спиной и остановился где-то за правым плечом.

– Я думал, это из-за полета колибри и их уникальности как некоего биологического вида, но нет, ты совсем не это имел в виду, верно?

Виктор молчал, Патрик оставил поднос с едой и кофе на столе и встал позади Виктора. Не представляю, что было в голове у бывшего агента ФБР, но он смотрел на меня как на человека, познавшего тайну мироздания или очень близкого к тому явления.

– Ты назвал препарат «Игрой колибри» из-за перерождения, не так ли?

– О чем он говорит? – не выдержал Патрик.

Виктор выдохнул и осел на стуле, скруглив массивную спину. Его белая рубашка прилипла к коже и натянулась вдоль позвоночника, делая спину похожей на хребет животного.

– Далеко не все знают, что каждую ночь колибри умирают, чтобы утром возродиться и вновь питаться нектаром. Нет, это не полная смерть, она скорее ближе к клинической. Сердце замедляется с двух тысяч ударов в минуту до двадцати. Если человеку понизить пульс во столько же раз, то его признают мертвым самые умные приборы на свете.

Этот контраст между гиперактивным днем красивой птички и мертвым сном ночью, когда колибри беззащитна… это и есть игра колибри. Рождение после сна. Воскрешение.

– Вас этому в русских школах учат? Или специально меня злите? – Патрик усмехнулся.

– Если бы ты увидел игру «Что? Где? Когда?», ты бы понял: с образованием у нас порядок, по крайней мере, был порядок, – заверил я, вставая с кресла.

– Это никакая не игра колибри, – неожиданно выразил несогласие Патрик, – это дефект Бога. Он просчитался.

Мы в изумлении уставились на Гассмано. Обычно простой в общении, он был куда умнее, чем это могло показаться.

Из-за его прямолинейных шуточек мы почему-то забыли, что Патрик – агент ФБР, а это совсем не то же самое, что рядовой гражданин. Он никогда не выпячивал образованность и, если его считали простаком, не стремился переубеждать в обратном. Теперь же он, казалось, заглянул в самую суть скрытого Виктором способа лечить болезнь Альцгеймера.

Меня что-то укололо в руку, и я дернулся.

– Тихо, это просто успокоительное, чтобы твой мозг перестал паниковать, – пояснил Виктор, откладывая пустой шприц в сторону.

– Коли, чего уж там, – покорно согласился я.

Успокоиться было кстати. Нервы натянулись до предела, хотя, сказать по правде, причин для этого не было. Я разгонялся, как ядерный реактор, потеряв контроль, и вот-вот готов был взорваться. Вколотая жидкость подействовала как небольшая доза алкоголя, в голове словно разлилась теплая жидкость, согрев лицо, как будто горячее и влажное полотенце.

– Значит, сработало, – прошептал Патрик. – Чертовы русские, без вас ни в космос, ни в медицину.

Мы оба укоризненно посмотрели на него. Носить маску туповатого сержанта было уже не к лицу, и сам Гассмано, видимо, понял это. Он смущенно потер руки, молча взял с подноса кофейник и разлил напиток по чашечкам.

– Какой план действий, Виктор? – ощущая, как приятное тепло разливается по рукам и груди, поинтересовался я.

– Для начала необходимо пройти пару тестов, а потом – работа в поле. – Виктор прошелся вокруг стола, взял с подноса чашку с кофе и стопку фотографий, после чего сел напротив и, подняв первый снимок, вопросительно поднял брови.

– Котя, – вырвалось у меня при взгляде на лысого, словно приплюснутого человека с пронзительными серо-зелеными глазами и острыми как бритва губами.

Виктор и Патрик переглянулись.

– Кто он? – спросил Патрик изменившимся неожиданно голосом, низким, с басовым отливом.

– Котя, он учитель физкультуры в школе, – озвучил я мысленный ответ чужого «я», живущего в голове какой-то своей, независимой жизнью.