Владимир Коростелев - Кратолюция. 1.3.1. Флэш Пинтииба |1|

Но проблеск из-за иллюминатора все-таки пробился: подмигнул промчавшийся темно-серый автоматический дрон с желтыми полосами.

Константина в который раз передернуло. Этот рукотворный малыш до жути напоминал гибрид цителлус Новоюгославии и Христианской Обороны Передней Азии.

Но напряжение вмиг улетучилось. И второй естественной реакцией стал вызов циферблата. Ошибки быть не могло. Это сигнал — дрон промчался не по графику.

Мозг скинул напряжение. Снова вторгнулось неисполненное дело. Мгновенный прилив сил и энергии. Сине-желтая форма подтянута.

Пустой пролет. Никаких видеокамер и в помине не было. Но с опаской, озираясь, в стеснении в плечах Константин подходит к первым вратам. Прикладывает черный ручной браслет, чем-то напоминавший канувшие влету фитнес-трекеры. Проходит в маленький и ослепительно белый предбанник. Микрофоны начинают чуть шуметь, будто мудрые боги слегка обозначают свое присутствие, чтобы славой своего могущества не сжечь возлюбленные создания.

Возносится формула:

— Отворить замок с Диалога. Транслировать Сторону.

Радиусные врата перед Константином шустро разъезжаются, и космонавт оказывается в вожделенной зале. В самой большой и круглой по периметру зале «Никейской империи», технологически запланированной как корабельный Большой Бункер.

Диаметр мрачной и темной залы составлял 150 метров. Зала станции «Никейской империи» космоцива Эллино-Османский Диалог была вообще единственным местом на искусственном космическом объекте, где возможно было своими ногами хотя бы с налетом условности попасть на зеркальную эллинскую или зеркальную османскую сторону.

Дело в том, что зала рассекалась ровно пополам стеклянной перегородкой. Но это был не статичный забор, а стена, непрестанно и символично двигавшаяся вокруг неподвижного фонтана с пятью чашами.

Фонтана. Да. Фонтана. Символа местного богатства, роскоши и благополучия сверх меры на искусственном объекте, стесненном даже по примеркурианским меркам космоцивов.

Девушка с османского отражения, Хатидже, уже была на месте. Только в этот раз она вела себя немножко неспокойно… Хатидже, не под стать своей профессии, избегала прямого взгляда. Ее сердце будто бы гиперпульсировало, а не билось. Это чувствовалось даже через стекло.

Но перегородка двигалась. Диалог увековечивался. Константин и Хатидже тоже не задерживались, символично переходя вслед за стеклянной перегородкой вокруг оси фонтана, телесным движением подкрепляя Увековечиваемый Диалог.

Константин отчаянно добивался ее волнующего и прямого взгляда. Но Хатидже, засмущавшись доброго и расположенного рысканья глазами Константина, играючи спряталась за фонтан.

Мужчина пытался в этом затягивающем безмолвии заглянуть слева и справа от фонтана, но Хатидже отворачивалась от превосходящего смелостью взора.

Константину было показалось, что она не совладает с эмоциями… Но Хатидже вдруг заговорила умиротворенным голосом, зажженным невидимой мужчине надеждой:

— Я все рассчитала. Четыре секунды.

— Что «четыре секунды»? — он аж опешил.

— Если я что-нибудь брошу маленькое, диаметром не более 1,5 см в коронную чашу, то в фундаментальной пятой чаше оно будет через 4 секунды.

— Ты… Эй!

Девушка что-то уронила в первую высшую чашу. Константин испуганно достал руки из карманов и впился взглядом в фундаментальную чашу. Там ударила в воде маленькая флэшка, которую он мгновенно словил рукой из воды.

— Я просто шаловница.

Теперь он увидел ее глаза, но его мозг уже переключился и не давал напиться ее взглядом.

— Что там?

— Ну, — она закраснелась. — Я не могу все выразить словами… Прости, но мне пора.

— Мы же еще встретимся?

Она повернула голову:

— Да. И даже ближе, чем когда бы то ни было.

И Хатидже выбежала из залы через распахнувшиеся радиусные врата.

Константин, ошеломленный, вернулся, не озираясь и не примеряясь, в кубрик 3—6). От переживаний и спешки отраженный эллином никак не мог попасть круглой флэшкой, подобной монете, в разъем. Из-за этого он чуть не погнул ребра. Но наконец-то удалось.

Экран монитора, видимо, сам не ожидал: но сначала были помехи… Потом лицо Хатидже в шлеме… Потом опять черно-белая рябь, мятое полотно. Потом лицо Хатидже без шлема… Запись явно редактировалось нервно и впопыхах. Видимо, писалась не одна версия, шлифовалась, но с сучками. Однако… Вроде видеопоток стабилизировался. Хатидже смотрела в правый угол экрана. А потом прямо в центр, где ее со всех сторон просматривали крохотные камеры.

— Я последняя, у кого остались деления, не считая Лоцмана Османа. Больше занять не у кого… Даже у заслуживающих доверия вицеистов. Новые деления не будут… И последние я потрачу на замки нашего следующего Диалога. Прости… На Землю мы вернемся в разные подразделения и, может быть, никогда больше не сможем отворить замки с Диалога. Я… Я… Не смогла бы выдержать твоего гнева лицом к лицу, на дистанции вытянутой руки, когда бы ты узнал об этом…

Она запнулась и опять попыталась через силу вернуть улыбку:

— Тут. Знаешь как… Изначально и было понятно, что мы никогда не сможем быть близки по-настоящему. Трудно сейчас понять, на что мы надеялись, на какое солнечное чудо… Наш Диалог был бы нескончаем. Это то, что от нас скрывают. Но я погорячилась. Я. Я знаю как, как мы сможем быть вместе.

И она поднесла к точке сопряжения камер маленькую круглую флэшку.

— Это уродливо. Но я долго и тайком снимала с себя электронные мерки… Ты сможешь воспроизвести меня в любой черной лаборатории, если сможешь скопить достаточно. Пускай мы не сможем быть вместе, но так я передаю частичку себя, чтобы она однажды встала пред тобой в реальности Эллина. И еще…

На этот моменте она раскраснелась и сжала плечи, ее взгляд отошел от камеры.

— Это было сложно… Но если ты все-таки захочешь нашего общего ребенка. В общем. Там есть все для этого — с моей стороны.

Тут она расплакалась… И запись прервалась.

Константин вмиг завопил и кинул стол в переборку. Парень принялся отчаянно крушить всю свою комнату. Когда было деформировано все, что можно, Константин схватил молоток из пожарного шкафчика. И пошел с ним в сторону бункера.

Но не успел он ступить и десяти метров, как разразилась тревога. Материалы вокруг начали вести себя странно. Мягкие стали твердеть. Твердые размягчались, они вот-вот готовились потечь! По всем пролетам и коридорам понесся ветер красного цвета, весь пыльный.

Не сейчас…

Пора на боевой пост…

Пролет, который больше напоминал узкий и крутой автомобильный тоннель, закипел народом. Сонным ли, несонным. А посты удваивались. Стихия событий даже смогла на время переключить Константина: душу окутывал страх. Такой тревоги не было уже… Да никогда!