Артур Дойль - Капитан «Полярной звезды». Повести, рассказы

Молодости свойственно неутолимое жизнелюбие. Мне казалось, что коль скоро я устранил боль и отодвинул границы смерти, то покончил со всеми житейскими треволнениями. С легким сердцем я ввел себе в вену проклятое вещество. После чего стал искать, кому бы еще даровать долголетие. Был среди моих знакомых молодой жрец храма Тота. Он подкупал меня своей искренностью и преданностью наукам. Звали его Пармес. Ему я и сообщил по секрету о своем открытии, ему и ввел в кровь эликсир. Я полагал, что не обойдусь в долгой жизни без друга и сверстника.

После своего великого открытия я понемногу охладел к опытам, зато Пармес принялся за них с необычайным рвением. Каждый день я мог видеть, как он работает с колбами и пробирками в храме Тота, но он почти ничего не рассказывал мне о том, как подвигается его работа. Между тем я гулял по городу, гордо взирая на горожан: я размышлял о бренности существования и тешил себя мыслью, что пребуду вовеки. Прохожие кланялись мне, ибо слава о моей учености простерлась за пределы Египта.

В то время шла война, и фараон послал войско к восточным границам, чтобы прогнать гиксосов. В Аварис был прислан правитель, который был удостоен царских почестей. Я много слышал о красоте его дочери. Однажды, когда мы с Пармесом прогуливались по городу, мы увидели ее: рабы проносили ее на носилках.

Любовь поразила меня как молния, и сердце мое готово было вырваться из груди. Я едва не бросился под ноги носильщикам. Это была та, о которой я мечтал. Жизнь без нее была немыслима. Я поклялся головой Гора, что эта женщина будет моей. Я поклялся в этом Пармесу. Лицо его от ревности стало мрачнее ночи, и он отвернулся от меня.

Не буду рассказывать вам, как я ухаживал за своей возлюбленной. Оказалось, что она тоже полюбила меня с первого взгляда. Я узнал, что Пармес виделся с ней и даже открылся в своей любви, но я с улыбкой смотрел на его страсть, ибо знал, что сердце Атмы принадлежит мне.

В ту пору в городе свирепствовала чума. Каждый день она уносила жизни, но я без малейших опасений ухаживал за больными. Моя возлюбленная дивилась моему бесстрашию. И я поведал ей свою тайну и умолял, чтобы она позволила мне продлить ее земную жизнь.

«Твой чудесный цветок никогда не увянет, Атма, — говорил я. — Все бренно, но ты и я, а с нами наша любовь переживут гробницу фараона».

Однако она была преисполнена девичьей робости и воспротивилась.

«Во благо ли это? — вопрошала она. — Ведь это будет наперекор воле богов. Если бы великий Осирис пожелал продлить нам жизнь, неужели он не продлил бы?»

Нежными увещаниями я рассеял ее сомнения, и все же она не решалась.

«Это дело не шуточное», — говорила Атма. Она обдумает за ночь, а утром сообщит о своем решении. Уж одна-то ночь ничего не изменит. Она хотела молить Исиду, чтобы та укрепила ее в вере.

С упавшим сердцем, дурными предчувствиями и грустью я ушел, оставив ее со служанками. Утром после жертвоприношения я поспешил к ее дому. На ступенях крыльца меня встретила рабыня. «Госпожа больна, — сказала она, — очень больна». Обезумев от горя, я прорвался сквозь ряды телохранителей и по коридору побежал в покой Атмы. Она лежала на постели, голова застыла на высоких подушках, лицо было мертвенно-бледно, взгляд точно остекленел. На лбу горело воспаленное лиловое пятно. Я понял, что это печать смерти — отметина чумы.

К чему рассказывать об этом ужасном времени. Долгие месяцы я ходил как безумный, меня бросало то в жар, то в озноб, и тем не менее я не мог умереть. Араб в жаркой пустыне так не жаждет добрести до источника, как я жаждал смерти. Если бы яд или стальной клинок могли оборвать нить моей жизни, я вскоре отошел бы вслед за своей возлюбленной в страну, откуда нет возврата. Я пытался покончить с собой, но тщетно: проклятый эликсир не давал мне умереть.

Однажды ночью, когда я, ослабевший и утомленный, лежал в постели, ко мне в покой вошел Пармес, жрец храма Тота. Он стал передо мной, освещенный лампой, и я заметил, что у него в глазах блестит безумная радость.

«Почему ты дал Атме умереть? — спросил он. — Почему мне ты ввел жизненный эликсир, а ей нет?»

«Я опоздал, — ответил я. — Ах, да, ты ведь тоже любил ее. Ты мой друг по несчастью. Как ужасно, что нам суждено прожить многие века, прежде чем мы встретим ее в загробном мире! Какие же мы были безумцы, что бросили вызов смерти!»

«Говори, говори! — злобно усмехнулся он. — Речи ты говорить умеешь. Слушать тебя — только время терять».

«Ты о чем? — вздрогнул я и привстал с постели, опершись на локоть. — Очевидно, мой друг, от горя у тебя помутился разум».

У него на лице промелькнула злорадная усмешка, и он забился в корчах, словно бесноватый.

«Знаешь, куда я иду?» — спросил он.

«Куда?»

«Я иду к ней. Она лежит в дальней гробнице за городской стеной, в том месте, где растут, обнявшись, две пальмы».

«Зачем ты туда идешь?» — спросил я.

«Умирать! — вскричал Пармес. — Умирать! Меня больше не связывают земные путы».

«Но в твоей крови эликсир», — возразил я.

«Я могу от него избавиться, — ответил он. — Я нашел сильный яд, который уничтожает эликсир жизни. Он уже у меня в крови, через час я уйду из этого мира и соединюсь с Атмой. А ты останешься здесь».

Я внимательно вгляделся в Пармеса и понял, что он говорит правду. Его горящие глаза подтвердили, что эликсир больше над ним не властен.

«Но ведь ты дашь и мне этот состав!» — воскликнул я.

«Никогда!»

«Молю тебя мудростью Тота и величием Анубиса!»

«Все твои мольбы напрасны», — жестко проговорил он.

«Так я сам составлю этот раствор!»

«Тебе это не удастся; да, я его получил, но по чистой случайности. В него входит один компонент, но тебе никогда не догадаться, что это. То, что осталось от жидкости, я заключил в перстень Тота, но никто никогда больше не сможет ее получить.»

«В перстень Тота! — повторил я. — А где же он, перстень Тота?»

«Этого ты тоже никогда не узнаешь, — ответил он. — Да, ты победил меня, она подарила свою любовь тебе. Но кому досталась конечная победа? Я ухожу к ней и оставляю тебя здесь — влачи это горькое земное существование. А я разорвал свои цепи! Прощай, мне пора!» — Он быстро повернулся и бросился прочь.

Утром в городе стало известно, что жрец Тота умер.

После этого я затворился в своей лаборатории. Я должен, должен найти это сложное соединение, сила которого столь велика, что уничтожает действие моего эликсира. С рассвета и до полуночи я проводил опыты среди стеклянных сосудов и горнов. Более того, я взял все папирусы и алхимические сосуды жреца Тота. Увы, они не просветили меня.

Порой мне казалось, что я вот-вот уловлю намек, случайно оброненное им слово вызывало бурные надежды, но ни одна надежда не сбывалась. И все же я месяц за месяцем трудился, как одержимый. Когда я чувствовал, что впадаю в малодушие, я шел к гробнице возле пальм. И там, стоя возле саркофага, в котором покоилась земная оболочка той, чья красота сияла подобно редкой драгоценности и была украдена смертью, я чувствовал, что моя возлюбленная рядом, она успокаивает меня, и я шептал ей, что соединюсь с ней, если только смертный ум сумеет разгадать тайну.