Артур Дойль - Капитан «Полярной звезды». Повести, рассказы

«Где я видел такие глаза? — думал Ванситарт Смит. — В них есть что-то от ящерицы, от рептилии. У змей такой взгляд благодаря мигательным перепонкам, — размышлял он, вспоминая свои зоологические изыскания. — Но тут иное. В этих глазах угадывается сознание собственной силы и мудрости. И еще в них видна усталость, огромная усталость и невыразимое отчаяние. Быть может, все это домыслы, но право же, ничто не производило на меня столь сильного впечатления. Обязательно надо снова взглянуть на него».

Он поднялся со стула, обошел все египетские залы, но служитель, возбудивший его любопытство, как сквозь землю провалился.

Англичанин снова сел в тихом углу за дверью и продолжил работу над папирусом. Он нашел нужные ему сведения, оставалось только записать, пока еще была свежа память. Какое-то время карандаш бодро скользил по бумаге, но вскоре строчки поползли, слова поплыли и наконец карандаш покатился на пол, а голова египтолога тяжело склонилась на грудь. Он погрузился в сон, да такой крепкий, что ни шаги посетителей, ни дребезжащий звонок, возвестивший о закрытии музея, не смогли его разбудить.

Сгустились сумерки, шум на улице Риволи постепенно затих, вдалеке часы собора Парижской Богоматери пробили полночь, а ученый все так же неподвижно сидел в тени зала. Лишь в час ночи он с резким вздохом проснулся; на мгновение ему показалось, будто он уснул в кресле у себя в кабинете.

В окно сочился рассеянный свет луны, и когда египтолог разглядел вереницу мумий и бесконечный ряд стеклянных шкафов, он тотчас вспомнил, где он находится и как сюда попал. Он был не из слабонервных; как большинство англичан, он любил новизну впечатлений. Потянувшись спросонья, Джон Ванситарт взглянул на часы и усмехнулся, заметив, что уже час ночи. Это происшествие станет прелестным анекдотом, который он вставит в следующий научный доклад, чтобы немного позабавить коллег после глубокомысленных суждений. Джону Ванситарту было зябко, но он окончательно проснулся и чувствовал прилив сил. Неудивительно, что во время обхода охрана музея не обратила на него внимания: дверь напротив отбрасывала густую черную тень.

Вокруг царила тишина. Снаружи и внутри не слышно было ни звука. Джон Ванситарт оказался наедине с мертвецами отжившей цивилизации, и хотя городские огни за окном возвращали к действительности, в девятнадцатый век, во всем этом зале, начиная от ссохшегося колоска и кончая коробкой с красителями, пожалуй, не было экспоната, который не выдержал бы испытания временем, длившегося четыре тысячелетия. Здесь были осколки великой культуры, выброшенные океаном истории, собранные из некогда величавого Теба, пышного Луксора, знаменитых храмов Гелиополя, сотен вскрытых гробниц. Окинув взглядом молчаливые фигуры, слабо отсвечивавшие в полумраке, египтолог задумался о неустанных тружениках, обретших отдохновение от трудов. Им овладело непривычное ощущение молодости и собственной незначительности. Откинувшись на спинку стула, он мечтательно созерцал длинную анфиладу залов, серебрившуюся в лунном свете. Вдруг вдалеке он заметил желтый огонек лампы.

Англичанин вздрогнул. Огонь медленно приближался: замирал время от времени, но затем, дрожа, двигался вперед. Человек, который нес лампу, шел бесшумно. Не слышно было ни малейшего шороха. Джон Ванситарт подумал, что в музей забрались грабители, и прижался к стене. Огонь был уже в двух залах от него. Вот перешел в соседний, но по-прежнему шагов не было слышно.

С затаенным страхом египтолог заметил при свете лампы лицо, которое словно плыло по воздуху. Фигура была окутана тенью, зато лицо, странное, напряженное, вырисовывалось отчетливо. Те же глаза с металлическим блеском и мертвенно-бледная кожа. Конечно, это служитель, с которым он беседовал днем.

Ванситарт Смит хотел было выйти из угла и обратиться к нему. Стоит только объясниться, и недоразумение будет улажено: его проводят через служебный вход, а там он как-нибудь доберется до гостиницы. Однако служитель вошел в зал такой крадущейся походкой, а на лице его сквозило такое вороватое выражение, что англичанин передумал. Очевидно, это не обычный ночной обход. На служителе были войлочные туфли, он шел, то и дело оглядываясь по сторонам, пламя светильника дрожало от его прерывистого дыхания.

Ванситарт Смит пригнулся, отступил в угол и стал наблюдать. Он был уверен, что служителя привело сюда какое-то тайное и, вероятно, весьма неблаговидное дело.

Служитель, очевидно, знал, что ему нужно. Легким и быстрым шагом он подошел к одной из витрин и, вынув из кармана ключ, открыл ее. Достал с верхней полки мумию, перенес ее в другой конец зала и бережно опустил на пол. Поставил рядом лампу, по-восточному сел на корточки и длинными дрожащими пальцами стал снимать навощенные холсты и хрустящие льняные полосы. Зал наполнился терпким ароматом, и на мраморный пол посыпались пряности и кусочки душистой древесины.

Ученый догадался, что эту мумию никогда прежде не разбинтовывали. Операция вызвала у него живейший интерес. Он весь задрожал от любопытства, и его птичья голова высунулась из-за двери. Когда с четырехтысячелетней мумии спала последняя льняная полоса, Джон Ванситарт чуть не вскрикнул от удивления. Сперва на руки служителя упали черные с отливом локоны, затем показался белоснежный лоб с изящно изогнутыми бровями. Потом мелькнули сияющие, глубоко посаженные глаза, полный чувственный рот и нежный овал подбородка. Лицо женщины было необыкновенной красоты, его портило лишь кофейного цвета пятно на лбу. Бальзамирование было сделано большим мастером. Глаза у Ванситарта Смита округлились, он даже причмокнул от восхищения.

Англичанин был немало удивлен, между тем странный служитель выказал волнение необычайное. Он воздел руки кверху, пробормотал какие-то гортанные слова, затем припал к мумии, обнял ее и принялся осыпать поцелуями губы и лоб женщины. «Ма petite, — простонал он по-французски. — Ma pauvre petite» [35] Маленькая моя! Бедняжка моя! (фр.) . Голос его сорвался, бесчисленные морщины на лбу искривились, задрожали, но англичанин заметил — в его блестящих глазах не было слез, они походили на две металлические бусины. Несколько минут служитель лежал на полу, лицо его то и дело вздрагивало. Потом склонился над головой красавицы, застонал и начал напевать вполголоса. Лицо его вдруг озарилось улыбкой, он произнес что-то на непонятном языке, после чего как ни в чем не бывало вскочил на ноги.

В центре зала стояла большая круглая витрина, в которой хранилась великолепная коллекция египетских колец и драгоценных камней; египтолог неоднократно видел ее прежде. Служитель направился к этой витрине, вставил ключ, растворил обе дверцы, поставил лампу на боковую полку, вынул из кармана глиняный флакон и положил его возле лампы. Затем взял пригоршню колец и с чрезвычайно серьезным, озабоченным видом принялся смачивать их какой-то жидкостью из флакона, поднося каждое кольцо к свету. Эти кольца явно чем-то его не устраивали: он в раздражении бросал их обратно в витрину и доставал оттуда новые. Наконец схватил тяжелое кольцо с хрусталем, торопливо смочил его и тотчас вскрикнул, неистово простер руки, отчего флакон упал на пол, жидкость выплеснулась и потекла к ногам англичанина. Служитель вынул из нагрудного кармана платок, стал вытирать пол и так дополз до угла, где оказался лицом к лицу с невольным соглядатаем.