Джон Райт - Золотая Трансцендентальность

— Жена моя, любимая, что за воспаление фантазии? Сюда война не дойдёт, и не сгорим мы в гиперновой! Мы — Отрешенцы. Я сердцем клялся мир не нарушать!

— Нет никаких Отрешённых, и не было никогда, я полагаю. Кончился Золотой Век. На дворе — Восьмая Ментальная Структура. Нет больше честной мысли, и не ведаешь ты, что в сердце твоём.

— Так кто я?

— Аткинс. Кто ещё-то? Вся система наша — оружие. Ну а я — враг.

Влепились Эты Киля, A в B, взорвались обе сверхновыми, и не во все стороны: якобы каркас для сферы Дайсона, что рос от якобы информационного пояса раскрутился до околосветовых скоростей, и всю мощь взрыва благодаря эффекту Лензе — Тирринга собрало в меткий луч.

Луч прожигал туманность, и тлеющие края были видны и из глубин космоса. Да чего уж там — одно только отражение того света от космической взвеси сверкнуло так, что повредило иные корабли и планеты. Двадцать первая Земля спаслась исключительно благодаря навесу.

Боевой флот Молчаливых — единственный огромный корабль, тёмная сфера диаметром с орбиту Сатурна, удерживающая в себе чёрную дыру — завис под пеленой и щитом, спрятанный в туманности, в двенадцати световых годах отсюда. На Одиссее дожидаться ответа на выстрел оставалось двадцать четыре года.

А события на двадцать первой Земле подошли к логическому завершению задолго до этого. Можно вообразить Одиссея, с ужасом встречающего восход Земли. Огромной Земли — с Земли восход Одиссея виделся вчетверо меньшим. И вся громада в огне. Если и на таком расстоянии видны всполохи — то они даже для дюжей биосферы невыносимы.

Пламенные пашни тянулись вдоль горных хребтов. Схлестнулась зелёная жизнь с чёрной. Мощи спрятанного в Пенелопе оружия удивлялся даже тот Молчаливый, что был в неё вселён.

И с Одиссеем покончено. Пора представить вместо него Аткинса, воина Содружества. Вот он, стоит в чёрном доспехе. Вокруг шелома вспыхивают окошки, с последними вестями с Пенелопы — она, единством сознания не обладая, с ужасным недоумением встречала новые для неё мысли и личностные шаблоны. Обычно это живописуют так (хотя никакой фактической базы под таким образом нет): она бросается к мужу, тянется, во взоре — мука, но ещё до того, как она прошепчет слова любви, пропадают слова, пропадает любовь, пропадает она, и дотянувшаяся до Аткинса рука его не обнимает — а просто отдаёт честь. Младший Аткинс, доселе спрятанный в Пенелопе, отчитывается перед старшим:

— Жду приказов, сэр.

Бились не только на Земле. Молчаливый Царь, тоже доселе спрятанный в Пенелопе, заражал и занесённую Пенелопой в океаны Одиссея флору с фауной. Вскипела схватка царства животного с разночинным воинством роботов Аткинса, до того укрытого под личиной Одиссея.

Разумеется, и плывучие станицы, и отдыхавшие в них записались в ополченцы. Все они — Аткинсы. Планеты-булыжники, вращающиеся в радиационной тени информационного пояска — тоже Аткинсы. Софотеки внутри светил B-класса — и эти Аткинсы. Хризолифовая Ойкумена целиком — Аткинс. Космические дельфины покрылись противорадарной чернотой и поплыли незаметно выполнять боевые задачи. Начали разгон повисшие вокруг Эты Киля скалы, разгон медленный, но верный, до световых скоростей, нацеленный в сферу Дайсона Молчаливых, которая уже тогда принялась распускаться в ещё больший боевой бутон и испускать управляемые снаряды — небольшие звёзды.

Как именно Аткинс проиграл сражение — доподлинно мы не знаем. Все данные засекречены: что одной стороны, что другой. Основную причину, впрочем, разгадать несложно. Молчаливые смогли отправить чёрную дыру в путь длиною в несколько тысяч световых лет, и остановить в нужном месте. Следовательно, имелся изрядный энергетический запас, и вряд ли его наполнили у Лебедя X-1. Значит — на борту был сингулярный родник. Ну а рядом с бесконечным и беспредельным источником энергии даже взрыв гиперновой несколько теряет блеск. У Молчаливых оказалось больше средств, больше мощи, и, поскольку компьютерные системы тоже требуют питания — больше хитрости и ума.

Достоверно мы можем воссоздать немногое. Из штабного узла Молчаливых, укрытого чёрными склонами антарктического вулкана Эребуса, был выпущен энерголуч невероятной информационной плоскости. Он прожёг планетарный навес и попал прямиком в опоясавшую Эту Киля A информационную струну. Через три с половиной секунды в планетарном заслоне пробило вторую дыру — это выгрузка памяти Аткинса, отправленная с полюса Одиссея, ударила в тот же самое кольцо вокруг звезды.

Неизвестно, перехватили ли Аткинса во время пересылки — или же информационным поясом ещё раньше завладели шпионы Царей Молчания, и Аткинса поймали уже там. Что так, что этак — Аткинс попал в плен.

Пришёл в себя Аткинс через тринадцать, или все двадцать тысячелетий.

Стоял в роще. За ветвями тополей виднелся лунного света пляс на водной ряби. Неподалёку, с хрустом давя веточки копытцами, гуляло оленье стадо. Прошмыгнула бесшумно сова. Разумеется, ненастоящая — наваждение, как и олени, и тополя, и озеро, и луна.

Вооружившись корягой потяжелее, Аткинс вызвал недруга на бой.

Недруг не показывался. Прошла минута. Другая. Прошёл год. Или два — точно измерять время было нечем. Когда тюремщик, наконец, явился, Аткинс уже выстроил уютную избушку, пошил из оленьей кожи удобную накидку, смастерил мокасины, и вдобавок обзавёлся грубо сработанным железным ножом и ещё более неказистым кольцом-ускорителем.

Одной ночью это было — вплыл по воздуху, как пушинка, силуэт, словно с кошмара вычерченный: высокий, тощий, как какой-нибудь приспособленец к микропритяжению. Лицо прятал серебряный слой, без прорезей — ни для глаз, ни для рта. Серебряная инфофреска врастала напрямую в череп. Если присмотреться, по поверхности что-то вроде текло, наподобие слёз — но это не слёзы, а система Бэббиджа из шестерёнок молекулярных размеров, и каждая "слезинка" — на самом деле информационный пакет. Венец тоже рос из кости, а в высочайшей причёске, между инкрустацией, покачивающимися струнами и металлическими перьями выглядывали небольшие радиоро́жки и микроволновые приёмопередатчики. Павлиновый отцвет на мантии создавался невероятной поверхностной плотностью информационного поля. Перчатки и поножи оказались не просто портами для управления данными, но настоящими Софотеками — или механизмами близкой сложности.

Этот наряд был готов принять любое, из любого источника, любой силы ощущение в компьютерную систему: платье было пошито ради только умножения блаженств. Всепринимающая маска и радужная мантия восполняли недостатки глаз и кожи — ведь слепы глаза к приятному за пределами области зрения, а кожа к иным ласкам глуха. Ткани словно зарумянились — наверное, внутривенная кормёжка виной.