Джон Райт - Золотая Трансцендентальность

А вот и она: Молчаливая Царица. Рядом клубком, как плод человеческий, съёжилась, повисла, разметав в стороны полы наряда пурпурные и серебристо-цветочные.

Под взглядом цвета замерцали. Царица ощущала чувствительной тканью — "глазки" на павлиньем пере одеяния, оказывается, не просто украшения.

Из булавочного укола сбоку маски раздалось:

— Внимай.

Часть переборки увеличила изображение за ней, раскрасив попутно гамма-излучение и рентгеновские лучи в понятные цвета. С одной стороны — тёмная планета, похожая на Нептун, до того мёрзнущая в межзвёздном пространстве, что вся атмосфера стала льдом. С другой — коническая россыпь астероидов. И ещё одна. И третья. И десятки, и мириады таких же конусов за ней.

Необычный разброс астероидов. Аткинс понял. Рядовому противопланетному вооружению не хватало силы расшвырять обломки — обычно взрывы только ломали кору. Даже если некоторые осколки выходили на космическую скорость, вскоре — через несколько лет — они падали назад, к невредимому жидкому ядру, которое у практически любой планеты было. А тут взрывам удалось раскрошить планеты целиком, и так, что они назад не слипались! Одно только понятие о такой мощи ошеломляло.

Средняя Виртуальность пополнила восприятие знанием о масштабах и относительной скорости. Видел Аткинс армаду из планет, четырёх тысяч планет не меньше Юпитера каждая, и собирали их по тысячам звёздных систем, в те века, когда Золотая Ойкумена ещё не ведала об угрозе, и Молчаливые осваивали космос свободно. Тысячи гигантов увели с орбит и почти до световой скорости разогнали — вот что возможно, когда инженерному гению даёшь энергетический карт-бланш!

Аткинс перевёл взгляд на замёрзшую планету и узнал. Он сам ей имя дал, в своё время — "Элпенор". Та самая планета, что повстречалась на пути к Эте Киля — и хорошо Лебеди тогда сдержались, и не напали. Не знали они, точно ли Аткинс — Отрешённый.

Элпенор — газовый гигант. Это если не копать глубже десяти километров — ведь на самом деле планету сделали полой, а всё содержимое сжали до атомного размера, чтобы вышла чёрная дыра — и, следовательно, и Бесконечный Родник. Общая масса планеты не изменилась, а скорлупу поддерживали изнутри. Задача, конечно, практически невозможная — но с бесконечным запасом энергии "практичность" отпадала. Получается — задача возможная.

— Мы подозревали, что вы отправитесь к центру галактики, — сказал Аткинс. — Неудивительно — чёрная дыра там просто огромная. Удивительно другое. Сначала вы летите к центру Галактики, что-то там делаете, потом ещё вернуться нужно… До конца войны хоть обернётесь? Успеете?

Она словами словно отмахнулась:

— Нас больше распри в наших шабашах заботят, чем ваше копошение. Больно, мучительно больно размышлять об умах, в которых нет ни покорности, ни почтения нашей мечте. Бывали такие, что уверяли — смертным против бессмертных войну затянуть не получится. Они неправы. Вот доказательство. Воевать будем столько, сколько захотим. Иная вражда дольше самой истории продлится, и Армада планет — тому свидетельство.

Аткинс усмехнулся с горечью.

— Как к вам обращаться, мэм?

— Имён мы не имеем. Кто говорит со мной — слуга, и слова "Миледи" ему достаточно. Имена придумывают наши машины — чтобы обсуждать тех, кто отсутствует. Поведёшь речь обо мне с кем-то — зови меня Ао Агасфер, но меня так не зови.

— Знаете, Миледи, пускай вы безумная себялюбивая тварь, но кое в чём правы. Война всегда будет. Война — естественное состояние человечества.

— Неверно. Война будет всегда, но человечество кончится раньше. Внимай заново.

Снова прозрачная обшивка пошла образами. Снова показались знакомые, разбросанные по конусу обломки, куча за кучей, куча за кучей. Сто, двести, пятьсот. Занимали они уже восемнадцать световых куболет. [143] "Volume of just over eighteen light-years." Раньше автор мерил объём площадью, теперь — длиной.

Вдруг Аткинс заметил неладное:

— Массы маловато. Значит, пе́режили наш обстрел? Сколько планет Армады уцелело?

— Некоторые пали, чтобы спаслись другие. Выжившие создали искажения вокруг галактического ядра. Вмяли горизонт событий. Этого достаточно для окончательного оружия — аккреционного диска. Где Золотая Ойкумена может оказаться через пятьдесят две тысячи лет, просчитать несложно — и все те места до единого затопит. Пожирая звёзды, галактическая сингулярность ничего не упустит в жадном экспоненциальном росте, и вам уже не убежать: разгонитесь хоть до девяноста девяти процентов световой — ударная волна с полной скоростью света настигнет вас, рано или поздно.

— Так вот чему я внимать должен? Ладно. Нам ответить нечем. Вторая Ойкумена, похоже, выиграла.

— Верно. Но мне отчего-то не радостно. Испорчено веселье.

Она, худая, свернулась в невесомости, окружённая сияющими лепестками материи невозможной в поле тяжести длины. По многим слоям лент дымчатой ткани волнами переползали полутона, но Аткинс этой эстетики не знал. Не было у неё выражения лица — как и самого лица.

Вдруг снова заговорила:

— Во время боя пострадала мыслящая установка Элпенора. Остаются в уме неприятные, гадкие мысли — не могут Благожелатели, как ранее, вырезать их, и не в силах утолить мои жажды.

— И чего жаждешь?

— У тебя в мыслительном пространстве — чертежи Софотеков и системы бессмертия. У меня, внутри Элпенора — действующий сингулярный родник. Помогать друг другу не можем — мы всё-таки враги. Но можем победить Армаду Тёмных Планет, даже если основной диск галактики уже не спасти.

— Так ты сдаёшься? Помогаешь Сотрудничеству?

Из крошечных, как булавочный укол динамиков раздался презрительный смешок:

— Кому сдаюсь? Кому? Картинкам этим — тысячи лет, их от красного смещения чистить пришлось. Армада уже у ядра. До Солнечной мы не успеем — её волна Сейферта сметёт. Ничего не останется.

Аткинс раскрыл опахало, махнул, упёрся в алмаз стены. Проверил, хорошо ли выскользнет клинок из ножен — но клинка не оголил. Замер, словно кот перед мышиной норой.

— Если ты и я — последние, можем друг друга убить, — сказала она.

— Этого хочешь? Увы. Ты же меня из плена освободила: а убийством на свободу отвечать неблагодарно.

— В своей утопии ты — последний и единственный солдат. Мы друг друга убить обязаны. Что, против программы своей идёшь?

— Неужели непонятна разница между солдатом и убийцей? Я не ради удовольствия убиваю. Ты сдаваться хотела. Не передумала ещё?

— Нет, не передумала. Но сдамся я не тебе. Сдамся я тому, что больше нас, тому, что больше того, что разделяет нас.

Аткинс подобрался, выжидая. Под напряжёнными ногами блестели звёзды. Одна рука лежала на рукояти меча. Вторая сжимала прутья веера из золотой фольги. Глаза — сужены. Что дальше это создание выкинет? Чего угодно жди.