Максим Бондарчук - Симулякры доктора Хьюго [СИ]

— Мне надо присесть и пару секунд помолчать, — тяжело заговорил старик. — И тебе советую, в наше время это последнее, что может уберечь нас от позора.

Хью сел.

— Ты спрашиваешь почему? Это будет звучать для тебя немного дико и странно, но… хех… неужели я наконец набрался смелости, чтобы сказать об этом вслух. Я верю в твою гипотезу. Верю в то, о чем ты заявил на Четвертой Научной Конференции в Москве. Тогда это наделало немало шума и кое-кто из Академии Наук даже усомнился в твоей компетенции… но куда им до тебя. Они все похожи на заросшие плесенью сухари: твердые и неподатливые. Они давно забыли, что наука двигается теми, кто ставит под сомнение устоявшиеся догмы. Кто рушит прогнившие стены, а потом своими руками возводит их вновь, но гораздо лучше, прочнее, красивее. Я читал твой отчет о проделанной работе — это тянет на прорыв как минимум, но у тебя мало данных. В этом есть потенциал и ты просто обязан найти в себе силы и время, чтобы довести все до конца. Я изучал сон почти половину своей жизни, но то, к чему пришел ты, меня просто поразило. Да, пока результаты ничтожны, но все когда-то начинают с горсти песчинок, постепенно, шаг за шагом собирая из этого замки.

— Думаете у меня получится?

Иванов наклонился к тумбочке, открыл ее и достал из маленького встроенного внутрь сейчас старую картонную папку, которыми перестали пользоваться уже бог знает когда. Вытер с поверхности пыль, снял шнуровочную обвязку и достал пожелтевшие бумаги, передав всю кипу в руки Хьюго.

— Теперь уже нет смысла держать это у себя. Время прошло, я стар, скоро мне придет конец и я не хочу, чтобы труды моей молодости так и остались коллекционировать пыль в этом кабинете.

— Что это? — спросил док.

— Там все о чем я боялся говорить многие годы. Диссертация после которой мне пригрозили лишением ученой степени.

Хью поднял титульный лист и прочел заглавие:

— «Сон, как альтернатива реальности».

— Там много смелых идей и заявлений. Тебе будет что почерпнуть оттуда.

— И вы не боитесь?

— Чего? — Иванов рассмеялся. — Мне семьдесят лет, Хью. Я слишком стар, чтобы бояться. В моем возрасте гораздо важнее не как бояться, а то как умереть. Обычно мы не думаем над этим, оттягивая до последнего, но у меня было много времени поразмышлять и выводы оказались именно такими. Не важно как мы начинаем, гораздо важнее как закончим, потому что люди запоминают именно последнее: не начало, а конец, не то как мы бежим, а как и кем пересекаем финишную черту. Эти глупцы в Коллегии остановились в самом начале, потому что им так удобнее. Они — конъюнктурщики. Они любят озираться по сторонам, прежде чем что-то сказать, ты же — другой. Мне нравится твоя смелость, твой напор, желание доказать то, что у других вызывает смех. Людям свойственно ко всему подобному относиться с подозрением, но это вовсе не значит, что твоя гипотеза не верна.

— Почему вы так считаете?

Иванов поднял свои дряхлые руки и ударил легонько по столу.

— Потому что я видел то же, что и ты. У меня получилось ощутить это в молодости, после смерти родителей, но в то время это было слишком невероятно, слишком смело и амбициозно. Я боялся рассказать своему профессору об этом, потому что тот был ученым старой закалки и верил цифрам, и только им. Он говорил, что если математика не в силах это объяснить, а химия с физикой не подтверждает практикой, то этого не существует. Тогда это на долгие годы обрезало мне крылья, отрастить которые я не смог до сих пор.

Он слегка повернулся к окну.

— Но у тебя все получится.

— А если я зайду слишком далеко?

— У науки нет границ. Страх устанавливает их нам. Я боялся несколько десятилетий и только сейчас осмелился, потому что понял, что потратил время впустую. Не повторяй моих ошибок. Будь смелее. Дерись за каждое слово, произнесенное тобой на людях. Имей смелость отстаивать свои убеждения, даже если окружающим они кажутся бредом. Большинство никогда не любило выбираться из зоны комфорта; им так удобнее, когда жизнь течет размеренным ручейком в вонючем болоте. Пройдут года, десятилетия, а они, как те жабы, продолжат сидеть на мхе и квакать, считая это лучшей судьбой для всех людей. Мракобесы. Мир и прогресс толкают безумцы. И далеко не каждому дано сойти с ума во благо человечества.

— А что будет дальше?

Профессор пожал плечами.

— Если бы я знал, Хью, я бы сейчас тут не сидел. То, что мы сейчас с тобой разговариваем, лишь подтверждает тот факт, что мы ничего не знаем наперед. Мы можем иногда догадываться, анализировать, строить планы, но жизнь устроена таким образом, что рано или поздно нам всем приходится мириться с жизнью, что вносит свои коррективы, — он устало вздохнул. — Коллегия все равно рассмотрит дело о твоем отстранении и исключении из списков. Сейчас они не сказали дружно «да», но это лишь потому, что мне пришлось вступиться. Они боятся шума. Пока еще мой авторитет кое-как спасает дело, но вскоре они могут обвинить в ереси меня, потом снимут неприкосновенность, ну, а дальше ты сам понимаешь.

— Сколько у меня времени?

Иванов пожал плечами.

— Трудно сказать, но тебе стоит использовать каждую минуту. Пока они колеблются, я смогу держать их от тебя подальше, но эти звери не остановятся, а мне бы очень не хотелось, чтобы ты не довел дело до конца. Слишком многое принесено в жертву.

В тот день он вернулся к себе домой с твердым намерением сделать все, что в его силах. Иногда док ловил себя на мысли, что это безумие — иди против сего, что тебя окружало, давило общественным мнением и пытался встроить в рамки общепризнанных концепций, это было слишком. Но стоило только вспомнить о семье, как страх сразу пропадал. Воспоминания давали ему силу и энергию для будущих дел и визит к Отцу только убедил его в правильности сделанного выбора.

«Киммер» работал только по ночам. Хью стоял у дверей, ожидая когда его позовут. Смотрел по сторонам и думал над тем, что Отец скажет ему в этот раз. Путь вниз был недолгим. Музыка не играла, шума на танцполе практически не было слышно. Посетители этого заведения изредка поглядывали на него, но Хью был слишком озабочен своим вопросом, чтобы реагировать на редкие выкрики некоторых из них.

Отец встретил его в самом низу. В холодной, почти ледяной комнате, где горячий воздух легких вырывался изо рта белесым паром. Несмотря на это сам хозяин заведения был почти гол и лежал на своем прекрасно ложе с двумя женщинами, ласкавших его своими руками и иногда целуя, прикасаясь к бледному и холодному телу своими алыми губами.

— Опять ты. Опять с мольбой о помощи.

Хьюго кивнул головой и посмотрел на реку, огибавшую ложе Отца и утекавшую куда-то под стену, где журчание затихало.