Катя Саргаева - Полет на Плутон

Спустя месяц после вакцинации от гепатита А, должна была начаться вакцинация от туберкулеза. Предварительно все должны были пройти ежегодную флюорографию, для этого пригнали фургон с аппаратом. Пользоваться я им не умела, но Глеб сказал, что там ничего сложного, и показал, как все работает.

— Два щелчка мышкой, тут и тут, ведь с компьютером ты сумеешь справиться, — говорил Глеб.

— Да, это гораздо проще, чем я себе представляла.

— Ну вот, увидишь затемнение — фоткай еще раз, уверен, что с диагностированием у тебя тоже проблем не возникнет. А мне нужно будет уехать на пару дней. Так совпало, что и флюорограф у нас заберут через эти два дня. Ты справишься, я в тебе не сомневаюсь. Особо опасным я уже сделал снимки, так что вообще никаких проблем не будет.

— Это действительно так, или ты включил доктора Неболит?

— Действительно так, там делов на пять копеек, не переживай.

— Я могу спросить, куда ты уезжаешь?

— Можешь, но я не отвечу.

— Злой ты, — сказала я, притворно надув губы.

— Смотрите-ка, кто это у нас проявляет хоть какие-то эмоции, и даже пытается шутить!

— Это не я. Ничего не знаю. Ничего не чувствую и не хочу, — вдруг опомнилась я.

Прежде чем мы с Глебом вышли на улицу, чтобы попасть в фургончик, меня тщательно проинструктировали относительно лазерного забора, показали, как он выглядит, и напугали фотографией изрубленного в мелкие кусочки лося. Еще заставили надеть специальный балахон, такие надевали совершенно все, кто выходил на улицу, неважно для каких целей, и неважно заключенный это был или человек из персонала тюрьмы.

Следующим утром я засела в фургончик с флюорографом, со мной сидел охранник Женя, и читал книгу. Вообще, им на посту этого делать нельзя, но многие здесь мне доверяли. Несмотря на мои заверения в том, что мы с ним сидя рядом с аппаратом не получим никакого облучения, он напялил свинцовый фартук. Было седьмое июня, и на улице было тепло, поэтому окно в фургоне я открыла.

— Ты упаришься тут целый день сидеть в свинцовом фартуке, и он тяжелый, — сказала я Жене.

— Нормально, почти как бронежилет. Если бы ты в полной амуниции, которая весит почти двадцать килограммов, по пустыням Сирии побегала пару суток, то не говорила бы так.

— Нет уж, спасибо. Мне еще войны не хватало. Достаточно с меня и этой тюрьмы.

Первый день так же был персонал, а на второй пошли заключенные. Женя был со мной оба дня. До обеда я сделала снимки всем женщинам, а после обеда пошли мужчины.

Фургончик с флюорографом устроен следующим образом: вход с конца кузова, сразу организована раздевалка со стульями и вешалками, дальше перекрытие с дверью, за ним находится сам аппарат слева, и врач проводящий процедуру находится справа. Один человек выходит, другой заходит.

Когда вышел очередной заключенный, то я почувствовала, как фургончик затрясся, и сразу поняла, что это идет огромный Дима-Гулливер. Я уже морально приготовилась к его сарказму и приколам надо мной.

— Привет жучок! Нёфедов Дмитрий Иванович, 1973 года рождения поступил под ваше руководство! Чего надо делать? — серьезным тоном спросил он, просунув голову в дверь.

Голос у него был очень приятный, и если закрыть глаза, то даже и не скажешь, что он представляет собой копию горы Эверест.

— А ты как будто сам не знаешь? — спросила я, и глянула на титульный лист карты, — поступил 26 сентября 2013 года. Ты тут уже шестой год, флюорография проводится раз в год, а ты все никак не запомнишь что нужно делать?

— Ну так мне ведь гляди уже сколько лет, старею, память дырявая!

Я решила не сцепляться с ним языками, и подыграть, тогда ему станет неинтересно, и он от меня отстанет.

— Раздевайся по пояс.

Дима скрылся в помещении раздевалки, и через полминуты показался в дверях. Он действительно по пояс разделся, только не сверху, а снизу, и встал передо мной с довольной улыбкой, и сверкая своими причиндалами. Я невольно рассмеялась и отвернулась, так как его причинное место было прямо на уровне моего лица, а он встал ко мне довольно близко. Женя тоже закатился смехом.

— А что смешного? — все на том же серьезе спросил Дима, наклонившись вниз, и разглядывая свое хозяйство, — по-моему, выглядит ничего.

— Верх снимай, Дима, — продолжила подыгрывать я, так как понимала, что тут любое действие или слово будет бесполезно, — я тебе легкие фотографировать буду, а не яйца.

— Серьезно? Вот я олень! — ответил он, и стянул с себя тюремную рубаху, — так нормально? — уже с улыбкой спросил он.

Я повернула голову, и увидела, что Дима стоит передо мной совершенно голый. Пригнув голову, он затылком подпирал потолок фургончика.

— Женя, сделай с ним что-нибудь, я не могу, — сквозь смех сказала я своему охраннику.

Женя заливался смехом, держась за живот, вероятно пока я отвернулась Дима делал какие-то похабные движения. Я поняла, что придется самой справляться с этим огромным Атлантом, держащим небо. Я повернулась к Диме, и хотела пошутить, что если он пойдет голый в кабину флюорографа, то его облучит, и член у него больше никогда в жизни не встанет, но застыла и засмеялась еще сильнее. Пока я отвернулась к Жене, Дима тихо подошел ко мне еще ближе, и сейчас был в двадцати сантиметрах от меня. Я выставила руку, и, прислонив ее к Диминому животу, пыталась отодвинуть его от себя, но сделать это было не так-то просто.

— Дима, я тебя сейчас убью, — говорила я, упираясь в него уже двумя руками.

И тут я вдруг оставила попытки сдвинуть Диму с места и перестала смеяться. Дима был очень волосатый, шея, грудь, живот, даже плечи и спина были покрыты мехом, на спине и плечах волосы были реже, но тоже присутствовали. Упираясь руками ему в живот, я ощутила какие они на ощупь, а они были мягкими и приятными, а не колючими и жесткими. Таким же приятным на ощупь мехом был покрыт и Гога. Когда я была маленькая, мне нравилось сидеть на коленях у Гоги, уткнувшись щекой в его мохнатую грудь. Иногда мне было достаточно одного подобного прикосновения, чтобы почувствовать себя под его защитой, и все вокруг становилось не так уж и плохо. Сейчас Дима увидел, что со мной что-то не так, и отошел от меня, прикрываясь снятой с себя рубахой.

— Эй, жучок, ты чего? Не обижайся на старого медведя, — сказал он, гладя меня по плечу, — я могу перегнуть с шутками.

Я чувствовала, что сейчас заплачу. Мне так хотелось встать со стула и прижаться щекой к Диминой груди, и я вцепилась в сиденье своего кресла, чтобы не поддаться порыву, и не сделать этого. Несколько раз такие вот мелочи вырывали меня из морального ступора, и тогда мне становилось невыносимо больно, и я начинала рыдать. Ира один раз была свидетелем такого момента, она прижимала меня к себе и гладила по голове, она ничего не говорила и не расспрашивала ни о чем, просто прижимала меня к себе, и держала, пока во мне не осталось слез.